Познание: возможности и границы - (реферат)

Дата добавления: март 2006г.

    Реферат
    Познание: возможности и границы
     
    Сознание и познание

Человек отличается от любого другого живого существа уже тем, что способен осознавать бытие: способен в субъективной форме воспроизводить мир предметов, состояний, процессов, а также свое отличие от данных ему, находящихся перед ним объектов.

Особенностям субъективного освоения человеком внешнего мира посвящен такой раздел философии, какгносеология (греч. gnosis — познание), теория познания. В современных исследованиях практикуется использование другого, практически равноценного термина при обозначении круга проблем, связанных с теорией познания, — эпистемологии (греч. episteme — знание). Основной круг вопросов теории познания —истина и способы ее доказательства, многообразие форм познавательной деятельности, структура познавательного процесса, методы познания. Традиционно теория познания изучала только те формы субъективного освоения действительности, явным содержанием которых было получение знания. С этой точки зрения искусство, нравственность, религия не входят в круг предметов, изучаемых теорией познания.

Сходные на первый взгляд понятия “знание”, “познание”, “сознание” несут в себе существенные смысловые различия. Так, “знание” и “познание” различаются как результат и процесс; иногда понятие “знание”употребляется в более широком смысле, в его содержание входит и характеристика результата, и путь его достижения. Определить содержание понятий“знание” и “познание”крайне сложно, это предельно широкие понятия. Попытка определить, что такое знание, наталкивается на дополнительные трудности: это понятие полисемантично, многосмысленно. Так, “знать, что-либо может означать “помнить” или “узнать”. “Маска, а тебя знаю”, — говорит участник костюмированного бала. Это означает: я тебя узнал, “Я знаю, как написать это слово” означает, что я умею производить определенную операцию. “Я знаю мое сердце и знаю людей”, — говорил Ж. -Ж. Руссо, Это означает, что я проник в сущность предмета —открыл основы своей индивидуальности и мою связь с другими людьми. Различные смысловые оттенки слова“знание”в известной степени отражают особенности познавательной деятельности. Познать, знать—это означает и проникнуть в сущность предмета, воспроизвести ее в идеальной форме; и уметь превратить это знание в“план”, схему реальной деятельности; и уметь раскрыть содержание отдельного символа, знака, “иаски” как необходимого элемента познавательного процесса — опознать, узнать. Смысл понятия “сознание” заключен в самом слове: “сознание”, то есть сопутствующее, сопровождающее знание. В сознании субъекту дан не только объект, но и он сам в противопоставленности объекту. В сознании в свернутом виде заключена и возможность самопознания, и познания особых процедур, связывающих субъект и объект. Сознание— это мировоззренческое образование, имеющее различные аспекты, ступени, формы. Взаимоотношение сознания и познания исторически осуществлялось в различных формах. В определенные эпохи сознанию отводилась роль орудия, подсобного средства, необходимого для оптимизации познавательного процесса. Но сознание может выдвигаться на первый план, выполняя функции основного регулятора познания, а порой— и источника получения знания.

Проблема взаимоотношений сознания и познания в истории философской мысли разрабатывалась как проблема соот-ношениярассудка и разума. Аристотель, Н. Кузанский, Кант, Гегель стояли у истоков учения о рассудке и разуме.

Рассудок расчленяет, регистрирует, описывает видимое”он, следуя правилам, объясняет и предсказывает, он имеет дело с конечным и обусловленным, он не обращается к“началам” и “концам”; рассудок инструментален. Рассудок оперирует понятиями в пределах заданного образца, нормы. Рассудок— целевыполняющая деятельность.

Разум — это поиск “единства в правилах”, это форма теоретического осознания познавательной деятельности. Разум задает нормы, правила, выясняет их“последние”основания, определяет цель познания. Разум истолковывает, оценивает, пытается понять. Разум задает основные регулятивы познавательной деятельности, ее высшие цели, он ценностно-ориентирован.

В современной философии проблема соотношения рассудка и разума существует в форме так называемойпроблемы рациональности. Рациональность как разумно обоснованная деятельность имеет несколько значении. Рациональность в сфере научного познания— это степень “фундированности”, обоснованности знания, наличие безусловных критериев, позволяющих отделить знание от незнания, науку от ненауки, истину от лжи. Под рациональностью иногда понимают степень согласованности целей и средств, метода и теории. Рациональность рассматривают и как способность объяснения, сведения неизвестного к известному. Рациональность—это и способность воспроизводить предмет или же его отдельные функции для реализации практических целей. Особой формой рациональности является перевод нерационалидируемого в данной системе координат в иной, альтернативный мир. Так, например, мифологическое сознание, не подчиняющееся законам аристотелевской логики, может рассматриваться как наделенное особой логикой—логикой партиципации (причастности). Такая форма рациональности возможна на основе релятивизации разума: нет больше единых законов разума, управляющих единственным миром, в котором живет человек. Проблема рациональности вычленяется из общей гносеологической проблематики в связи с обнаружением расхождения разума и бытия, отсутствия единых принципов познавательной деятельности на все времена и для всех народов. Обращение к проблеме рациональности заключает в себе вопрос“как возможен разум”, каковы формы и границы его действия. Проблема рациональности относится не только к теории познания, но и к сфере исследования социального бытия. Возникают концепции“культурной самобытности”, предполагающие, что каждое общество имеет свою истину, свой разум. Возможно также выявление особой рациональности в различных сферах социальной деятельности— в сфере экономики, политики, культуры.

К настоящему времени сформировались два типа решения проблемы рациональности. Для первого характерно отождествление поля решения проблемы рациональности со специализированной формой познавательной деятельности—с наукой. В рамках такого достаточно узкого, специального понимания рациональность рассматривается“формальным” способом, вне соотношения разума с действительностью. Рациональность — синоним упорядоченности, общезначимости, системности, интерсубъективности. Второй тип решения проблемы рациональности связан с расширением сферы действия “научного разума” — разума, регулирующего научную деятельность. Такая позиция получила название “сциентизм” (от лат. scientio — наука). Сциен-тизм основан на убеждении, согласно которому особенности познавательной деятельности, характерные для естествознания, являются эталоном для любой формы познавательной активности. Так, например, если обыденное познание не удовлетворяет критериям научности, -“работающим” в естественных науках, то его необходимо “онаучивать”, подтягивать к эталону. С точки зрения сциентизма философия — лишь “начальная наука”. Единственное назначение искусства —решать в образной форме познавательные задачки. В социальной практике сциентизм проявляет себя как стремление организовать жизнь общества на научной основе, ставит задачу научного управления обществом, верит в могущество научно-технического прогресса, стремится с помощью науки разрешать социальные конфликты.

Антисциентизм — это признание ограниченности сферы влияния “научного разума”. Антисциентизм указывает на принципиальную невозможность понять с помощью научно-оснащенного разума феномен человеческой свободы, творчества, индивидуальности. Антисциентизм выступает против понимания научно-технического прогресса как определяющего начала в социальной жизни, выступает против нивелирующего всех единого образа жизни, призывает к возврату к традиционным ценностям, к индивидуально-групповым формам общения, резко возражает против универсализации социальных связей.

Противостояние сциентизма и антисциентизма сложилось в XX веке. К сторонникам сциентизма традиционно относят неопозитивистов, авторов концепций индустриального и постиндустриального общества. Отдельные аспекты философской доктрины марксизма позволяют причислить это направление (с существенными оговорками) к сциентизму. Антисциентистская ориентация воплощена в идеях экзистенциализма, философии Франкфуртской школы. Приверженцы этих течений усматривают в учении о человеке К. Маркса предпосылки антисциентистских взглядов. Антисциентистская направленность прослеживается в общественных движениях— феминизме, экологическом движении, молодежном движении, отчасти — в идеях неоконсерватизма. Традиция современного сциентизма имеет прочные корни. Сциентизм присутствует в многочисленных учениях древних о знании и“мнении”, в учении о методе нового времени. Сциентистские представления можно обнаружить в утопии Фр. Бэкона“Новая Атлантида”. Правда, противоположная традиция в виде самостоятельного течения не оформилась в прошлом. Прообразом взаимоотношений сциентистской и антисциентистской ориентации может служить идея“двойственной истины” — взаимоотношения веры и разума. Теория познания прошлого был а “сциентистской”, научное познание признавалось в качестве единственно возможной формы познания. Выясняя структуру познания, методы, критерии истинности познания, мыслители имели перед глазами идеал познания как познания научного. Порой конкретизацией этого идеала выступало математическое знание, порой— опытное знание, естествознание. Тебрия познания и теория науки совпадали. Мысль о мире (классический образ познания)

На протяжении многих веков развития философии познание рассматривалось как способ проникновения в скрытое, недоступное; проникновения в сущность, в саму основу бытия. Познавательная задача была и бытийной задачей: познание— это “прикосновение” к самой сути мира —по мифологическим законам уже было вхождением в мир абсолютного бытия. Поэтому“сокрытость”бытия, наличие завесы, скрывающей от человека суть вещей, было исходной предпосылкой познания. Отсюда—и признание возможных ошибок, заблуждений, градация видов знания по степени приближения к сути вещей, по степени нашей уверенности в достоверности, доказанности знания: выделение“знания” и “мнения”. Мнение—знание недостаточно обоснованное, являющееся результатом некритического усвоения опыта, полученное чувственным путем или с помощью“авторитетов”. Мнение — это знание, на которое повлияли неверные исходные установки, иллюзии, порожденные чувственным или эмоциональным жизненным опытом. Некоторые философы считали крайне трудным, часто невозможным открыть завесу, скрывающую подлинное с помощью неподлинного, видимости. Обращаясь к проблеме познаваемости мира, отечественные философы часто используют термин“агностицизм” (греч. agnostos — недоступный познанию), стремясь выделить теории, отрицающие познаваемость чего-либо. Однако использовать этот термин можно с определенными оговорками. Термин“агностицизм”ввел английский естествоиспытатель Т. Гексли в 1859 году. Этим термином он обозначил неверие ученого, опирающегося на опытное знание, в существование тех“сущностей ”, которые не даны нам в опыте, —Бога, объективной реальности, бессмертия души. Представители философии марксизма несколько видоизменили понимание агностицизма, стали рассматривать его прежде всего как учение о непознаваемости материального мира в его объективных, не зависящих от человеческого опыта характеристиках. Агностицизм как учение о невозможности получения достоверного знания (истинность которого обоснована, доказана) о“метафизических” сущностях был свойствен Д. Юму, И. Канту, в известной степени —Дж. Беркли. Критика традиционной метафизики стала важной частью программы позитивизма. В настоящее время термин“агностицизм”употребляется в основном в трудах отечественных философов. Западная интеллектуальная традиция использует данный термин для характеристики особого отношения человека к Богу; при анализе философских концепций прошлого, авторы которых были непосредственно вовлечены в обсуждение вопроса о непознаваемых сущностях.

Более общеупотребительным, хотя и более неопределенным и широким, является такое понятие, какскептицизм — признание в той или иной степени относительности нашего знания, сомнение в возможности получения абсолютно достоверного знания. Скептицизм может выступать в форме античного скептицизма, “пирронизма”, с его тезисом воздержания от суждений всякого рода или же признанием возможности достижения только правдоподобного знания— в форме особой, цельной жизненно-ориентирующей философии. Скептицизм может быть одним из аспектов философских учений или внешней формой их выражения. В средневековой философии скептицизм уже не касается центрального положения средневековой доктрины—бытия Бога, однако является необходимой формой отношения человека к себе, возможностям собственного познания. Само существование человека в его ограниченности, “человечности”удостоверяется его ошибками и сомнением. М. Монтень, представитель позднего Возрождения, делает скептицизм средством не столько познания, сколько формой, в которую он облекает свои переживания, сопровождающие процесс познания и самопонимания. Для представителей философии нового времени, прежде всего для Р. Декарта, скептицизм в форме методического“универсального сомнения”составляет средство утверждения разума в своих основах. Постепенно скептицизм из критики возможностей познания вообще превращается в критику познавательных возможностей разума, рационального познания, расчищая путь философии жизни, интуитивизму, экзистенциализму. Суть скептического мироощущения очень точно выразил Д. Юм: “... . убеждение в человеческой слепоте и слабости является результатом всей философии; этот результат на каждом шагу вновь встречается нам, вопреки всем вашим усилиям уклониться от него или его избежать”.

Скептицизм в современной философии приобретает форму критицизма. И. Канта можно назвать первым философом, осознанно ставшим на позиции критицизма. Критицизм—сложное понятие; если коротко попытаться определить его содержание, то можно сказать, что это“неприятие безусловного” . Критицизм становится общей характеристикой познания, которое не занимается “переоценкой ценностей”, но открывает те способы, с помощью которых для нас существует любое, самое фантастическое явление. Он не ищет общего основания для всех многообразных духовных феноменов, а пытается выяснить собственное основание для каждого класса явлений. Критицизм всегда начинает с вопроса“как возможно? ”(искусство, наука, человек, Бог, смерть, бессмертие, свобода). Критицизм ничего не отвергает и ничего не навязывает, он сопоставляет и анализирует без заранее установленного масштаба. Раскрывая человеку основы его собственной познавательной активности, он оставляет ему возможности выбора. Критицизм существует в различных формах (эмпириокритицизм, критический реализм, критический рационализм, философия Франкфуртской школы, постмодернизм). В познавательных концепциях нет единообразия. В рамках классического образа познания можно выделить различные традиции (эмпиризм и рационализм), спор идет о критериях истины, о структуре познавательного процесса, о методах познания. Вместе с тем существует целый ряд особенностей, которые позволяют говорить о целостном образе познавательной деятельности, который можно назвать“классическим. ”. В рамках этого образа познания, этой познавательной традиции были сформулированы основные проблемы теории познания, основные подходы к их решению, имеющие достаточное число сторонников в наше время. Прежде всего, процесс познания рассматривается как взаимодействие субъекта (того, кто познает) и объекта (того, что познается). Стороны этого взаимодействия вполне определенны, их контуры строго обозначены. Существуют различные способы установления взаимоотношений субъекта и объекта.

В одном случае философская традиция изначально задает сам объект познания. Объект уже сам определяет и направление поисков познающего субъекта, и его особенности, и сам характер познавательного процесса—связи субъекта и объекта. Так, в платоновском учении о познании объект подлинного знания, а не“ мнения” изначально задан его же теорией —это мир идей, неподвижных идеальных форм. Объект определяет особенности субъекта познания— носителя “разумной души”, обитательницы мира идей. Задан и сам процесс познания, который предстает как узнавание, воспоминание души о контакте с миром идеальных форм. В гегелевской концепции познания субъект не является неподвижным, а познание не является простым узнаванием-созерцанием умопостигаемой сущности. Познание—активный процесс, осуществляемый деятельным, саморазвивающимся субъектом. Однако и его деятельность предопределена, задана заранее объектом познания—Идеей. Субъект внутренне родствен, причастен объекту, между ними нет пропасти, они части единого мирового целого, поэтому процесс познания—это одновременно и бытийный процесс, один из способов установления мировой целостности. При всем различии исходных мировоззренческих установок концепция материалиста Демокрита базируется на той же познавательной схеме. Демокрит рассматривает познание как вхождение в человеческие органы чувств материальной невидимой копии предмета. Объект родствен субъекту, они обладают той же атомной структурой. В этой традиции объект как бы сам идет навстречу субъекту, он открыт ему, его познавательной активности. Познание становится возможным, завеса видимости падает, если мы осознаем нашу родственность объекту. Другая познавательная традиция связана с философией нового времени. В этом случае теория познания ориентирована на субъект познавательной активности. Однако это не“эмпирический субъект” —конкретный человек, наделенный привычками тела, обладающий неповторимым душевным строем. Это“чистый субъект”, субъект как носитель особым образом устроенной познавательной способности, субъект, в котором нет никакого иного желания, кроме желания знать, никаких иных достойных внимания способностей, кроме способностей познавательных. Субъект познания также изначально“ задан ”. Это особая познавательная природа человека: способность ощущать, воспринимать мир и способность мыслить. Концентрируясь на субъекте, классическая познавательная парадигма предполагает, что основные структурные образования внутреннего мира являются и фундаментальными характеристиками мира как объекта. Именно анализ познавательных способностей субъекта, а не погружение в стихию опытного знания даст нам ключ к исследованию объекта. “... . Единственный способ, с помощью которого мы можем надеяться достичь успеха в наших философских исследованиях, —писал Д. Юм, —состоит в следующем: оставим тот тягостный, утомительный метод, которому мы до сих пор следовали, и, вместо того чтобы время от времени занимать пограничные замки или деревни, будем прямо брать приступом столицу, или центр этих наук, —саму человеческую природу; став, наконец, господами последней, мы сможем надеяться на легкую победу и надо всем остальным”. Субъект несет в себе основные объективные характеристики. Соответственно, процесс познания представляет собой удивительно согласованное взаимодействие субъекта и объекта. В субъекте все рассчитано на воспроизведение в своих структурах универсального мирового порядка. Мир в своей сущности функционирует по умопостигаемым законам. Такая“прозрачность”субъект-объектных отношений, их взаимное движение навстречу друг другу характерна не только для рационализма (Декарт, Кант), но и для эмпиризма (Локк, французские материалисты). Даже если человек видит в ощущении основной канал, связывающий нас с миром, он способен отличить ощущения, несущие знание о фундаментальных свойствах вещей, от тех, которые не заключают в себе ничего, кроме видимости. В этом случае подключается рациональная способностк, которая очищает наш чувственный опыт от всего обманчивого, делает его общезначимым. В этом случае процесс познания—это не просто узнавание или воспоминание. Процесс познания может быть представлен как воспроизведение (отражение) или конструирование. Это конструирование, однако, лишено произвольности, оно определено особенностями человеческой природы, привычками, априорными (доопытными) познавательными структурами. Это конструирование мира из известных деталей, отсюда и результат будет с определенными ожидаемыми свойствами. Классическая модель познания— это “игра по правилам. ”, с минимальным риском, без фатальных неожиданностей. Можно выделить еще одну особенность классической модели познания. Сам характер использования познавательных инструментов и их соответствие объекту критически оцениваются из какой-то особой“вненаходимой”точки. Сознание способно осознать познавательные акты, оценивать их познавательную ценность. Это делает познание преднамеренным, осознанным, контролируемым, поддающимся воспроизведению. Мыслящее“я” познает и одновременно контролирует свое собственное познание. Существует еще одна традиция в изучении познавательного отношения, которую с известными оговорками также можно отнести к классической модели познания. Предыдущие исследования исходили из единства структуры субъекта и структуры реальности, которое удостоверяет контролирующая инстанция— деятельность сознания, сопровождающая все познавательные акты. Возможна и “сплавляющая рациональность”, которая исходит из понимания знания не как отражения, узнавания или конструирования, но как объективированного взаимодействия субъекта и объекта. В рамках этой концепции невозможно расчленить результат познания на“следы” объекта и “следы”активности субъекта, но возможно найти другое основание для оценки результатов познания. Познание есть“свернутая”форма человеческих предметных действий в мире, а не мира в его объектных характеристиках. Одной из разновидностей такого рода модели познавательной деятельности можно назвать марксистскую теорию познания. Ей присущи черты классического образа познания. Присутствует контролирующая инстанция— самосознание, устанавливающее связь не между субъектом и объектом, но между “внутренней”деятельностью и деятельностью внешней. Познанию присущи черты общезначимости и всеобщности. Достаточно вспомнить слова В. И. Ленина, что фигуры логики есть миллионы раз повторенные на практике предметные зависимости. Вместе с тем, поскольку человеческая предметная деятельность как сущность познания помимо всеобщих характеристик имеет еще и исторически конкретные особенности, в данную концепцию вкрадывается серьезное противоречие: с одной стороны, всеобщность познавательных структур, с другой— их историзм. Сам характер обоснования знания — ссылка на предметную деятельность, практику —вносит в теорию познания элементы релятивизма. Однако определенный культурно-исторический релятивизм в теории познания марксизма не стал основой радикального познавательного релятивизма. Базируясь на уверенности, что“природа не может обманывать”, данная концепция рассматривает познавательную способность как обусловленную потребностями функционирования биологической, а затем и социальной форм движения материи. Познание в его всеобщих характеристиках, как“родовая” деятельность, в основе своей имеет “орудийную логику”, логику трудовой деятельности. “Родовая”деятельность протекает в конкретной социально-исторической форме, которая может оказывать стимулирующее или“помрачающее” влияние на процесс познания, на степень проникновения в “сущность”, на многосторонности познания, его обоснованность. Избавиться от культурно-исторической ограниченности нельзя, она становится естественным фактором детерминации познавательного процесса, с некоторыми явлениями нельзя знакомиться иначе, как в той форме, в которой они являются человеку определенной эпохи. Однако образ полного и законченного знания и образ совершенного субъекта познания все же сохраняется в теории познания марксизма. В неопределенном будущем возможно радикальное изменение и объекта, и субъекта познания. Общество, изжившее внутренние антагонизмы, находящееся в счастливом единении с природой, становится таким объектом познания, который готов открыть себя, все богатство своих связей человеку. Объект познания уже не производит объективных оснований для иллюзорных форм знания, он“прозрачен”для развитого познающего субъекта. В свою очередь, субъект, преодолевший классовую, национальную и индивидуальную ограниченность, становится поистине всеобщим субъектом познания. “Сплавляющая рациональность”марксистской теории познания все же несет в себе ту же схему законченных объекта и субъекта познания, которая становится ясна только в неопределенной временной проекции.

Другой разновидностью данной модели познания является эволюционная эпистемология. Идеи эволюционной (генетической) эпистемологии разрабатывались швейцарским психологом Ж. Пиаже. Идеи эволюционной теории науки прослеживаются в наследии К. Поппера. Сторонниками этой концепции являются К. Лоренц, Э. Ойзер, Г. Фоллмер (Германия).

Ж. Пиаже рассматривал познание как особую форму структурирования отношений между средой и организмом. Познавательно-интеллектуальная деятельность представляет собой совокупность операций, которые являются интериоризованны-ми (помещенными“внутрь” субъекта) действиями. Задача познания —равновесие между средой и организмом, отсюда общность всех познавательных структур, складывающихся в относительно сходных условиях. Принципиальных различий в познавательнойдеятельности человека и животного нет. По словам К. Лоренца, познавательный аппарат человека и движения инфузории в принципе построены по одним законам. Человеческий интеллект стремится к равновесию со средой в ее всеобщих характеристиках, он стремится“ассимилировать всю совокупность действительности... . и аккомодировать к ней действие, которое он освобождает от рабского подчинения изначальным“здесь” и “теперь”. Другой сторонник этого направления, Г. Фоллмер, стоит на позициях “гипотетического реализма”, он считает, что “субъективные структуры у всех людей в сущности одинаковы”, они поставляют “соразмерные реконструкции реальных объектов”, поскольку они проверялись на опыте миллионы лет. Познавательная деятельность —это адаптивная деятельность, которая сформировалась в относительно общих условиях на протяжении длительного эволюционного развития. Устойчивость этих факторов позволяет оценить результаты познания с точки зрения объективности, позволяет различать и сравнивать познание ребенка и взрослого, улавливать индивидуальные различия в познании, различия, связанные с условиями жизни и деятельности. Сам носитель познавательной активности способен пользоваться результатом познания как совокупностью приспособительных актов к среде, “операций”, если он осознает их, способен пользоваться ими как инструментом, применять к объектам различного рода. То есть сознание человека удостоверяет одинаковость, инвариантность познавательных процедур, примененных к различным объектам, оно способно сравнивать, различать, оценивать. Сознание оказывается необходимым элементом познания как формы приспособления к среде. Оно как бы“внутри” познания, но в то же время берет на себя внешние оценивающие функции. Указанные общие особенности классического образа познания являются основой классического идеала научности. Научное познание естественным образом становится высшей формой познания, все иные виды познавательной деятельности оцениваются с позиций близости или удаленности от этой самой совершенной формы познавательной деятельности. Прежде всего, научное познание должно быть достаточно хорошо обосновано. По мнению Г. Лейбница, любое научное положение должно иметь опору в опыте, в законах мышления, не должно противоречить уже обоснованным положениям науки, должно быть объяснено с помощью более общих положений, вписано в существующее знание и т. п. Другими словами, знание должно покоиться на надежном фундаменте. Таким образом, фундаментом может быть чувственный опыт, идеи разума или же их сочетание. Эта позиция носит названиефундаментализма. Внимание к поиску исходных, базисных элементов знания привело к разработке проблемы соотношения чувственного и рационального, эмпирического и теоретического в познании.

Чувственные данные связывают человека с окружающим, это “первичный канал” связи с миром. Простейший элемент чувственного опыта — ощущение. Пять типов ощущений соответствуют пяти органам чувств. Ощущения сигнализируют нам об изменениях внешней среды: “горячо”, “холодно”, “сладко”, “горько”. Входя в состав целостных чувственных образов, ощущения становятся основой восприятия отдельных свойств предметов. Чувства человека не видоспецифичны, не приспособлены к улаживанию особо важных для человека изменений внешней среды (как, например, ультразвуковой“эхолот”у рыб и дельфинов). Человек даже может развиваться, познавать мир без опоры на зрительные или звуковые ощущения. Тем не менее зрительные ощущения, как показывают исследования, наиболее важны для человека как существа социального, включенного в познавательные и коммуникационные процессы, осуществляемые в знаковой форме.

Восприятие — это целостный чувственный образ предмета, результат синтеза различных типов ощущений. Важной чертойпредставления является отделенность чувственного образа от наличной ситуации. Есть различие в том, когда я вижу своего друга (воспринимаю) и представляю себе его образ, даже когда его нет со мной. С помощью представлений человек комбинирует восприятия, трансформирует их, видоизменяет.

Условие и переработка чувственного опыта —достаточно сложный процесс. В чувственном образе уже незримо присутствует его соотнесенность с прообразом—предметом внешнего мира. Чувственный образ, особенно представление, несет в себе способность к распознаванию различия и сходства предметов, составляющих основу его образования. Любой чувственный образ рационально “нагружен”: мы видим, слышим, осязаем сквозь призму наших воспоминаний, пристрастий, знаний. В чистом виде, вне рациональных форм, чувственность не присутствует в нашем познании.

Представители эмпиризма считали, что только чувственный опыт обладает достоинством непосредственной достоверности. Одним из ярких представителей эмпиризма был Дж. Локк. На первых порах развития неопозитивизма его приверженцы декларировали безусловную фундаментальность чувственного опыта, зафиксированного в так называемых“протокольных предложениях” или “суждениях восприятия” : “это — красное”. Рационализм (Р. Декарт, Г. Лейбниц) декларировал приоритет рационального знания, которое является фундаментальным в силу своей всеобщности, самоочевидности, врожденности или априорности. На этом фундаменте строится (выводится с помощью дедукции, но используя и индуктивные методы) все здание науки. Бели чувственное познание —непосредственно, то рациональное, логическое знание носит опосредованный характер, оно соприкасается с внешним миром с помощью различного рода посредников—чувственно воспринимаемых вещей (слов, орудий, жестов). Основной формой рационального познания являетсяпонятие. Любое понятие —результат обобщения и абстрагирования: выделяются общие признаки в совокупности различных предметов, происходит абстрагирование от других признаков. Понятие—это всеобщая форма познания, оно отражает общее не только в отдельных предметах, но и в отношениях между ними (“высокий”, “узкий” — фиксация общего в свойствах тел; “дом”, “человек” —фиксация общего в предметах; “отталкивание”, “упругость” — фиксация общего во взаимодействии с предметами). Суждение и умозаключение — формы движения понятий. Суждение есть связь понятий, а умозаключение возникает в результате соединения суждений. Понятие не может предшествовать во времени образованию суждений и умозаключений. Напротив, понятие синтезирует отдельные разрозненные суждения о вещах в новое единство, поэтому понятие в широком смысле сложнее по всей структуре суждения и умозаключения. Собственно, понятие о предметах есть теория предмета. Познание всегда выделяет свойства, признаки предмета, подводит итоги познания предмета, переходит от одного знания к другому. Понятие, суждение и умозаключение и есть рациональная форма решения этих познавательных задач: суждение служит для строгой фиксации определенного результата в движении мышления; понятие есть форма синтезирования знания; умозаключение есть форма движения от одних суждений и понятий к другим, оно выражает процессуальность мышления.

По форме познание всегда является мышлением, оно всегда рационально по форме, выражает себя в форме суждений, пользуется понятиями. Чувственность также является необходимым моментом формы познания, поскольку мышление пользуется системой чувственновоспринимаемых знаков— языком.

Исследователи науки, даже находясь в рамках классической парадигмы научного познания, давно признали, что фундаментализм в теории познания не требует обязательного выделения двух ступеней познания—чувственной и рациональной. В теории научного познания это деление трансформируется в концепцию уровней познания— теоретического и эмпирического. Эмпирическое и теоретическое различаются по ряду характеристик. На эмпирическом, уровне познания объект фиксирован со стороны его внешних проявлений. Ведущей логической формой выражения эмпирического знания является суждение, констатирующее факт, или система суждений, описывающих явление. Эмпирическое знание как бы“скользит”по поверхности явлений, слабо вписано в общую картину мира. Основное содержание эмпирического знания получено из опыта, рациональна в данном случае прежде всего сама форма знания.

Теоретическое познание обращается к существенным закономерностям исследуемого предмета. Завершением научного теоретического познания является создание теории. Рациональное в данном случае не просто внешняя форма фиксации результатов опыта, но основание и средство получения знания.

Объединение чувственного и рационального оснований знания в формах теоретического и эмпирического не ставит под сомнение фундаментальность, надежность их, поскольку они утратили свою видимую автономность в реальном процессе научного познания. Чувственное и рациональное, как видно яз сказанного, мысленно отделены друг от друга, они не утратили разграничительных признаков, поэтому классический идеал рациональности не страдает от такого рода уточнения.

В соответствии с избранным фундаментом знания философы определяли и нормативные характеристики познания, которые искали в конкретном типе научной деятельности. Рационализм видел в качестве такого нормативного знанияматематическое знание. Недаром Спиноза “одел” свою “Этику”в одежды геометрии. Математическое знание, по мнению Декарта, Лейбница, должно стать прообразом и реальным основанием“универсальной науки”. В математике привлекала непреложность выводов, независимость от зыбкой сферы опыта, ясность и логичность.

Сторонники эмпиризма усматривали идеал научности в опытном естествознании — механике, физике, химии, опирающихся на наблюдение и эксперимент. Физическое знание основано на реальности, а не на себе самом, как математика. Опытное знание способно не только объяснить, но и предсказывать, быть основой технического знания. Возникают идеи“ социальной физики”, рассматривающей общество как объект приложения физического знания. Стремление выработать универсальные нормы научного познания, до которых необходимо“дотягивать” реальное многообразие научного знания, есть не что иное, как редукционизм, сведение к одному научному стандарту разнообразных типов научного исследования. Редукционизм— еще одна характерная особенность классического образа науки. Еще один важный принцип классического образа научности заключается в требованииистинности научного познания. Это очень “сильное”требование к результату познания, оно прямо вытекает из классического образа познания: неизменности основных компонентов познания— субъекта и объекта, “заданности”принципов их взаимоотношений, наличия особой регулятивно-оценивающей инстанции—сознания. Истина должна одновременно быть и характеристикой отдельного научного положения (она как бы“заложена” в принципах взаимоотношения субъекта и объекта), и регуля-тивом познания —его целью, идеалом. Регулятивная функция истины также заложена в классическом образе познания (сознание как вненаходимая оценивающая инстанция, постоянно направленная на процесс познания, содержит в себе и критерии оценки знания, его нормы и цели).

Истина как ценность была не только регулятором мысли, но и жизни: “Платон мне друг, но истина дороже”. Гибель Джордано Бруно на костре —тоже жертва во имя истины, ставшей жизнью. Любая политическая борьба одушевлена верой в истинность отстаиваемых противоборствующими силами идей. В этом случае истина становится истиной-верой, истиной-правдой. Однако истина как только регулятив познания становится пустой и бессодержательной в оторванности от истины как формы существования актуального знания: нельзя верить в то, чего нет, стремиться к тому, что никогда не произойдет.

Автором классической концепции истины является Аристотель. Согласно ему, истина есть соответствие наших знаний действительности. Это так называемаятеория корреспонденции, соответствия. В рамках теории корреспонденции в зависимости от того, как понимается это соответствие, возникают различные модификации, очень непохожие друг на друга.

Чаще всего под “соответствием” понимается процесс “отражения” — воспроизведения особенностей одного предмета в структуре другого. “Отражение” —это скорее метафора, схватывающая суть процесса: смотря в зеркало, я вижу нечто, и благодаря своей“самоудостоверяющей инстанции” —сознанию —устанавливаю связь, соответствие между мной и этим изображением. Установление соответствия, следовательно, уже предполагает дополнительное условие— наличие сознания: уж слишком различны элементы “отражения” — материальный мир и идеальная способность человека. Соответствие, следовательно, может определяться как воспроизведение познавательными структурами объективной реальности—но тогда сознание приобретает черты абсолютного арбитра, абсолютной удостоверяющей инстанции. Соответствие может быть понято как соответствие чувственного—рациональному, или. наоборот, что, однако, нереалистично ввиду их тесного переплетения. Соответствие может рассматриваться как соответствие одних утверждений другим, но при этом“истинность”становится формой условного соглашения, критерий теряет фундаментальность. Легче всего с этими трудностями справляется теория“ сплавляющей рациональности ”, теория деятельности, где соответствие есть соотношение внешних и внутренних операций. Трудность представляют утверждения, которые носят всеобщий характер (“в мире царит случай” или “все имеет свою причину”).

Среди указанных выше интерпретаций истины как соответствия следует обратить внимание натеорию когеренции (согласованности) одних частей знания с другими, части с целым. Когеренция может быть внутри одной теории, внутри данной отрасли знания; это понятие может быть применено и при оценке степени ассимилированноети, вписанности знания в познавательные результаты эпохи. В фундамент познания тем самым вводится культурно-исторический, релятивный момент, что уже выходит за рамки классического идеала научности.

Теория прагматизма отождествляет истину с пользой для человека. Марксистская трактовка истинности несет в себе элементы прагматизма, однако не исчерпывается этим, являясь попыткой соединить этот критерий с критерием корреспонденции и когеренции.

Истинность в качестве основной характеристики обоснованности знания должна быть присуща каждому отдельному научному положению. Такое требование создает большие трудности. Марксистская теория познания, которая пыталась соединить фундаменталистский подход с идеей культурно-исторической обусловленности знания и его социально-прагматической направленностью, продемонстрировала эти трудности в полном объеме.

“Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна”, — писал В. И. Ленин. Что в данном случае понимается под “конкретностью”? Очевидно, всесторонность анализа объекта, вписанность данного знания об объекте в систему существующих знаний о мире, практически-преобразующая нацеленность знания. Соблюдение этих, условий предполагает“двойной стандарт” оценки знания: знание то ли полностью соответствует действительности, то ли —социально-историческим условиям своего функционирования. Соблюдение всех этих условий в полном объеме (а не в тенденции) делает данное знание абсолютной истиной в полном объеме—полным, исчерпывающим знанием предмета в его существенный характеристиках. Однако с точки зрения марксистской теории человеческое знание и абсолютно и относительно одновременно, абсолютное знание может выступать только в качестве регулятивной идеи, либо в качестве инварианта познания, некоего“абсолютного осадка”, остающегося после всех форм манипуляций со знанием, всех исторических трансформаций. Остается только гадать, кто, какая абсолютная инстанция“взвесит”этот абсолютный осадок и когда это произойдет? Идея единства абсолютности и относительности истины, понятая буквально, в смысле классического фундаментализма, полностью стирает все различия между знанием и заблуждением. Однако с большой долей уверенности можно утверждать, что марксистская теория познания все характеристики истины оценивает как чисторегулятивные, она давно вышла за рамки классического образа науки, встав на путь социально-культурного релятивизма. Между темнезависимость от социально-культурных факторов — важнейший принцип классического идеала научности. Мысль в мире (Современные проблемы познания)

Классический образ познания, как мы видели, уже заключал в саном себе противоречия, развитие которых должно было привести к кризисному состоянию. Так и произошло. Ясные контуры субъектно-объектного отношения начинают колебаться. Кажется наивной идея проникновения в“сущность” объекта. Не меньшие сомнения вызывает мысль о “прозрачности” субъекта дознания, его “конечности”. Нереалистичной представляется и так долго внушавшая оптимизм идея о чудесной слаженности, согласованности структур объекта и субъекта: “нет субъекта без объекта и объекта без субъекта”. Субъект ищет в мире только то, что может и хочет найти, и одновременно знает, что он может и хочет; он открыт сам для себя, ибо он—чистая познавательная способность. Подвергается сомнению и бесстрастие оценивающей инстанции—сознание. Претензии на безусловное в сфере познания окончательно отвергнуты. Мы движемся в сфере обусловленного, в мире“поверхностей”, мы запутались в той Завесе, которая скрывает от нас подлинный мир. Фундаментализм уступает место тотальному критицизму. Одним из источников кризиса основ классического образа познания и одновременно — его обоснованием явились идеи Э. Хуссерля (1859—1938). Гуссерль, идя по пути декартова очищения нашего внутреннего мира от примеси эмпирии, обнаружил не мир чистого сознания, но мир первичного, нерефлективного, мир верований, где“я”неотрывно от собственной телесности, мир очевиднос-тей обыденного сознания, жизненный мир. Жизненный мир не имеет строгих контуров, четкой смысловой структурированности, он не тематизирован, не отделяет себя от объективой реальности. Именно в нем, считает Гуссерль, необходимо искать обоснование научному знанию. Обнаружение в основе человеческого бытия не нивелирующей, обезличивающей познавательной инстанции, чистого сознания, а волнующего в своей неопределенности жизненного богатства открывает бесконечные возможности для последующих“тематизаций”. Использование понятия жизненного мира поможет понять истоки отдельных специализированных видов деятельности, прежде всего— науки, истоки различия отдельных социальных коллективов, социальных групп, наций. Выявление исходных структур жизненного мира в каждом из этих образований позволит философии решать свою собственную“бесконечную задачу” — строить смысловой универсум. Введение понятия жизненного мира как жизненной исходной реальности в методологию изменяет представления о соотношении теоретического и эмпирического, корректирует представления о критериях научности теории, расширяет основу для исследования предпосылок научного творчества. Научная истина восходит к донаучным знаниям, научное открытие неотделимо от характера жизненных установок, скрытого голоса тела: наука“вписывается”в человеческую деятельность, рушатся все классические утопии чистого, беспредпосылочного, избавленного от предрассудков познания. Анализ жизненного мира предполагает процедуру деконструкции. Деконструкция включает анализ “разложения”исходной жизненной реальности и возникающих на ее основе частичных жизненных миров; выявление горизонтов каждого из них: скрытых, подавленных в данный момент смыслов, возможностей связи между ними. В основе всех видов специализированной познавательной деятельности— науки — находится не прочный фундамент безусловного знания, но противоречивый “жизненный универсум”. Философия выходит на первый план в деле выяснения связи истоков науки с научно-теоретическим познанием, она становится между жизненным миром и наукой, становится языком безъязыкой повседневности, поводырем слепой очевидности. Введение в культурный обиход понятия жизненного мира разрушает все претензии фундаментализма, редукционизма, социально-культурной нейтральности научного познания. Научное знание предстает жизненно-обусловленным и социокультурно истолкованным с помощью философии. Жизненный мир лишает науку единообразия, открывает возможности сосуществования различных конкурирующих теорий, человеческие интересы врываются в науку, делают ее человечески ориентированной. Естествознание и математика уже не являются эталоном научности. Происходит так называемаяплюрализация научного знания, разрушение представлений о науке как едином и связном целом. Особенности гуманитарного знания, знания нестрогого, не отвечающего критериям фундаментальной достаточной обоснованности, становятся предметом пристального внимания. Восстанавливается в правах не только гуманитарное знание, реабилитируется философия, даже многообразные формы вненаучного знания на широком фундаменте жизненного мира получают известные права в мире знания. Обыденное познание, традиционные образы мира, мифопознание, мистика, астрология уже не отделяются стеной фундаментализма и редукционнзма от науки, они сосуществуют с ней, взаимодействуют, даже влияют на нее.

Антифундаментализм и плюрализация знания —существенные черты современного состояния познания. Понятия, которые составляли арсенал классически-фундаменталистского образа научности, претерпевают операцию“заключения в кавычки”. Для современной науки существуют и реализм, и опыт, и научный прогресс, но лишь в условном, специальном смысле, эти понятия утратили свой безусловный характер, стали“техническими”. Так, “реализм”для И. Лакатоса, одного из представителей постпозитивизма, означает не призвание незыблемости данных опыта, но лишь“эмпирически прогрессивный сдвиг проблемы” — возможность предсказания новых фактов в рамках исследуемой теории. Но это не означает, что теория каким-то образом “соответствует”действительности, этот вопрос не обсуждается вообще. Научные факты в его концепции— лишь условно принятый в качестве “непроблематичного” фон познания, определяемый другими теориями, “прогрессивность” которых в данный момент не является предметом обсуждения. Опыт — уже не подтверждающая, но критическая инстанция, с помощью опыта выявляются недостатки теории, опыт не обосновывает, но опровергает, являясь стимулом движения теории. Такое отношение к опыту получило названиефалли-билизма (от англ, fallible — подверженный ошибкам, ненадежный). Теория пытается сохранить себя, следуя внутринаучным критериям— стройности, строгости вывода частных предположений из общих, составляющих “жесткое ядро”, согласованности своих положений. Однако и эти формы обоснованности знания отступают под напором жизни: появление множества фактов, которые трудно объяснить в рамках данной теории, соблюдая внутринаучные критерии обоснованности, ведет к созданию“предохранительного пояса” рабочих гипотез, гипотез ad hoc (“по случаю”) вокруг “жесткого ядра”исследовательской программы. Увеличение числа рабочих гипотез, создание таких гипотез по каждому отдельному новому факту служит косвенным доказательством того, считает И. Лакатос, что теория утратила свою научную эффективность, ее объяснительная и предсказательная сила убывает, теория должна сойти с научной арены.

Ни один из элементов, составлявших ранее фундамент хорошо обоснованного научного знания, уже не может выступать в качестве достаточного основания для оценки теории в качестве истинной или ложной; понятие истинного знания уходит из науки, оставляя вместо себя понятие научности.

Утрата наукой безусловного фундамента, расширение критериев приемлемости научной теории является необходимым условием плюрализации научного знания. Другой предпосылкой плюрализации является признание связи науки с очевидностями жизненного мира. На этой базе вырастает так называемый“эпистемо логический анархизм” П. Фейерабенда. Фейерабенд сознательно выступает против классического образа познания. Классическая установка, по его мнению, заключается в следующем: “рационалистически упростить процесс познания, упрощая самих участников этого процесса, строго определить область исследования и отделить ее от остальной истории”. Вместе с тем, полагает Фейерабенд, человеческие склонности, интересы, идеологические влияния играют более значительную роль в росте нашего познания и науки, чем обычно считают. Поскольку критерии научности позволяют сосуществовать в одно время различным конкурирующим теориям, то, считает Фейерабенд, следует отказаться от предрассудков классической познавательной доктрины, надо решиться сказать: “все дозволено”, сделать науку открытым выражением человеческих склонностей, желаний, слабостей, открыто связать ее с жизненным миром. Эту функцию должна взять на себя философия. Философия, по мнению Фейерабенда, должна нейтрализовать пагубные тенденции к косности, абсолютной устойчивости, нормативности науки. Философия должна связать науку со всей человеческой деятельностью, проблема внутренних и внешних факторов развития науки для нее бессмысленна. Она—результат той путаницы, которая возникла при интерпретации философии как строгой науки и философии как ненауки. Философия как свод твердых правил перестала быть философией. Подлинная “метафизика” —это осознание открытости любой теории, а не увековечивание ее. Изменение философских норм—не иррациональный процесс. Это изменение жизненных установок, форм человеческой деятельности, выражением которых является философия. Программы реабилитации метафизики как важного фактора эволюции научного знания —еще одна черта неклассического образа науки. Социальные факторы входят в науку не непосредственным путем, через философские образы жизненного мира. Реабилитация метафизики и признание социально-культурной обусловленности научного знания —взаимосвязанные особенности неклассического образа познания. Эпистемологический анархизм—не прямой призыв к вседозволенности в познании, это своего рода метафора, за которой скрываетсякритицизм как ведущая характеристика нового типа рациональности: “Зрелая наука объединяет две очень различные тенденции, которые часто бывают разделены, традицию плюралистического философского критицизма и более практическую, которая развивает лишь потенции данного материала, не останавливаясь на проблемных ситуациях”. Хотя Фейерабенд и утверждает в духе критики репрессивности современной культуры, характерной для Франкфуртской школы, что наука из отражения реальности должна превратиться в самовыражение человека как социального существа, что ее осмысление должно содержать“приблизительные намеки, полезные правила, эвристические предположения, а не общие предписания”, но его “иррационализм”не исключает методологической строгости. Даже самые неуловимые настроения можно и должно анализировать, ведь любой поэт, который не погружен полностью в иррациональную стихию, сравнивает, опровергает, аргументирует... ... Не удивительно, что и в науке протекают те же процессы”.

Признание социокультурной обусловленности привлекает внимание к познавательным процедурам, отличным отобъяснения — основного познавательного механизма классической рациональности. В отличие от объяснения, понимание не есть попытка проникнуть в сущность предмета, заданную его функциями, структурой, причиной возникновения. Объяснение хочет свести обусловленное к необусловленному, подвести индивидуальное под общее. Понимание связано с раскрытием смысла как самоценности, самобытности данного явления. Попытка понять нечто означает установление дистанции между собой и понимаемым— следовательно, предполагает определенную степень самопонимания. Самопонимание —это уже изменение своего статуса как субъекта понимания: установка на самоценность, полную осмысленность понимаемого ведет к формированию ясной установки на собственную самоценность. “Я” как носитель понимания и понимаемое мною оказываются соотносительными. Например, понять духовный мир античности можно, только осознав его отличие от современной духовной атмосферы. Но что такое современность? —Вот логика понимания. Понимание, осуществляемое в историческом, литературоведческом, философском исследовании, предполагает постоянное корректирование смысловых границ участников процесса понимания. Неизвестно, кто кого познает: мы —мир Древней Греции, или же древний грек познает нас. Последнее не следует пони мать буквально: конечно, мы сами познаем себя, свою современность, но под углом своего отличия от античности, античность структурирует наши вопросы о самих себе. В связи со сказанным возникает мысль о замене традиционной субъект-объектной структуры познания, складывающейся в процессе объяснения объекта. Понимание имеет структуру субъект-субъектного взаимодействия. Мысль о мысли (Познание и самосознание)

Понимание оказывается одной из ведущих процедур в познании человеком самого себя— “вечного”и в то же время нового для теории познания объекта. Все особенности неклассической рациональности, попытки преодолеть стереотипы традиционного способа познания сконцентрировались на этом объекте.

Под самосознанием обычно понимается познание и оценка человеком самого себя как мыслящего, действующего и чувствующего субъекта. Понятие самосознания ширесамопознания. Помимо познавательного отношения в узком смысле самосознание предполагает также эмоционально-ценностное' и деятельностно-регулятивное отношение к себе. Ведущим познавательным механизмом в самопознанииявляется рефлексия — осмысление и обоснование собственных предпосылок. Выше речь шла о самосознании в широком смысле, включающем все виды познавательно-оценочных процедур. Самосознание в узком смысле — знание особое, оно не имеет перед собой объект — “я”. Когда моя мысль направлена на что-то вне меня, я осознаю свое отличие от этого внешнего объекта, во не могу сосредоточиться на этом“мысленном ощущении” себя: самосознание — это неявное знание. Когда оно становится предметом рефлексии, мы задумываемся об основаниях нашего бытия в процессе рефлексии. Рефлексия—это цепочка актов понимания. В результате я не просто получаю знание о себе; исследование себя оказывается изменением, “переделкой” себя. Предмет рефлексии — “я” —не может вести существование, независимое от исследования. Когда я думаю о себе, пытаюсь найти основание всем моим поступкам, я многое в себе не понимаю, или отвергаю, или, наоборот, неожиданно обнаруживаю высоко оцениваемые мною качества—но тем самым я уже меняю собственную духовную структуру, перестраиваю ее. Какими же способами осуществляется процесс самопознания, каковы те“понимательные вещи” — посредники, с помощью которых мы прокладываем путь к себе? Один из самых распространенных способов самопознания опирается на так называемыйпринцип непосредственной данности психического, который предполагает, что внутреннему взору человека его духовная жизнь открывается такой, каковой она является“на самом деле”. В основе такого понимания самосознания лежит гносеологическая модель человека, сущностной характеристикой которого является способность к познанию. Б. Паскаль утверждал, что человек сотворен для того, чтобы думать: в этом его главное достоинство, главное дело жизни. Человек нового времени—человек активный, деятельный. Он стремится к познанию и преобразованию мира, а для этого ему требуется овладение инструментом познания, который он ищет в самом себе. Но этот деятельный, активный субъект, открывающий все новые и новые тайны бытия, обогащающий свой ум, в чем-то радикально“неподвижен”, тождествен самому себе. Он лишь прилагает свои способности к внешнему миру, давая им проявиться и умножить познание. Субъект как бы обладает, владеет познавательной способностью: “... . нет ничего такого, что было бы в нашей власти, кроме наших мыслей”, — заявляет Р. Декарт. Именно в силу “беспредпосылочности”нашей познавательной деятельности мы можем обратить ее на самое себя, не боясь получить искаженный отпечаток нашего“я”.

Умение “властвовать собой”, таким образом, оказывается выражением философской концепции “владения” человеком своей сущностью. Человек —это остров разума среди природного хаоса, где он полновластный хозяин и, подобно Робинзону Крузо, сам занимается его разумным устройством. Однако концепция субъекта, неподвижного в своей сущностной определенности и деятельного по отношению к окружающему миру— объекту, недолго сохраняла господствующее положение в теории познания. Современные западные мыслители уже не просто ограничивают сферу разума в познании человеком себя; сам разум перестает рассматриваться в качестве суверенной человеческой способности. Познавая, человек не следует только“собственной природе”, он изначально несвободен, поскольку познание —социально обусловленный процесс. С этой точки зрения, рассматривая в качестве основного пути, способа самосознания деятельность разума, мы лишаем самосознание непосредственности, а тем самым—привилегированного положения среди других форм познавательной деятельности. Вместе с разумом, его нормами и принципами в деятельность самосознания врываются субъективные пристрастия, расхожие мнения, социальные позиции. Вывод ясен: надо отказаться от разума как основного средства непосредственного осознания себя. На его место встает“ощущение себя”, чувство себя, или, как считал Э. Гуссерль, “особое сущностное созерцание”. Спектр самопереживания широк: от простогоощущения своей телесной обособленности до переживания высших интеллектуальных способностей. Стремление полностью очистить процесс самосознания от всякого влияния, “посредничества” внешнего мира ставит перед сторонниками интроспекционистского (от лат. introspekto — “гляжу внутрь”)понимания самосознания неразрешимую трудность. Непосредственное созерцание своей сущности оказывается в буквальном смысле непередаваемым, так как любая трансляция опытаиспользует посредников, что сводит на нет уникальность нашего внутреннего опыта. Иллюзия обладания собственным“я”, основанная на непосредственном постижении себя, терпит крах. Человек, писал К. Маркс, родится без зеркала в руках. Так, может, проще и удобнее смотреть в зеркало, которое находится в чужих руках? Роль такого зеркала может сыграть и наш непосредственный собеседник, и любимая вещь, в которую вложены наши знания, воля, терпение; наконец, тот образец, идеал человека, который мы принимаем и с которым сравниваем себя. Но, признавая сам факт“посредничества” в процессе осознания человеком самого себя, мы еще не решаем проблему “как возможно самосознание”. Более того, наша задача неизмеримо усложняется. Проблема заключается не только в том, как, каким образом я могу познать самого себя; сначала надо выяснить, как мне вообще узнать себя в чем-то или в ком-то другом. Если предположить, что я должен искать отражение какого-то вполне определенного“я”, то представление об этом “я” надо иметь заранее. Признание “посредников”, таким образом, ничего не меняет в рассмотренной уже концепции самопознания как основания некоего статичного набора человеческих качеств. Исчезает лишь постулат непосредственности самосознания, и путь к себе становится таким сложным, что человек теряется в этом множестве зеркал-посредников и, подобно герою романа Х. Кортасара Орасио, вправе воскликнуть, что посредники— “ирреальность, показывающая нам другую ирреальность, подобно тому, как нарисованные святые указывают нам пальцем на небо, не может быть, чтобы все это существовало, и что мы на самом деле здесь, и что я некто по имени Орасио”'. Человек в процессе самосознания теряет точку опоры, признание неизменного “я” сочетается с невозможностью “прорваться” к нему, обрести себя в бесконечном мире отражающих друг друга зеркал. Тема зеркала перерастает в тему двойника — изображения, отделенного от оригинала, второго “я”, живущего самостоятельной жизнью. Тема двойника чрезвычайно популярна в литературе. Достаточно вспомнить повести“Нос” Н. Гоголя и “Двойник” Ф. Достоевского, новеллу А. Шамиссо “Удивительная история Петера Шлемиля”, “Эразм Спиккер” Э. Гофмана, “Черного человека” С. Есенина, “Тень” Е. Шварца. Не меньше повезло и теме портрета (“Портрет” Н. Гоголя, “Портрет Дориана Грея” О. Уайльда, “Граф Феникс”А. Толстого). Почему тема двойника, портрета, зеркала имеет столь притягательную силу для искусства? По существу, это воплощение концепции самосознания как переживания себя, предлагая в качестве посредника— зеркала, двойника — чужое сознание. “Двойничество”, таким образом, чаще всего оказывается формой отчужденного сознания, когда человек“теряет”себя в процессе самосознания, ориентированного на поиск подлинного, но глубокого запрятанного“я”. С особой остротой тупиковость данного пути проявляется, когда мы анализируем саму структуру процесса самосознания. Если в абстрактной форме положение, согласно которому человек является и объектом, и субъектом познания, как правило, возражений не вызывает, то, переходя в личностный план, становясь предметом переживания, данное философское положение приобретает оттенок трагизма. Невыносимость ощущения себя одновременно потерявшимся и разыскиваемым, преследователем и преследуемым, актером жестокой драмы и одновременно спокойным, пресыщенным зрителем, волком и загонщиком передавав искусстве— в “Сожженной карте” Кобо Абэ, в сборнике рассказов “Непрерывность парков” Х. Кортасара, в “Бесконечномвестерне” Р. Шерли, “Охоте на вол ков” В. Высоцкого. Что же вызывает столь мучительные переживания? Очевидно, само ощущение тождественности субъекта самому себе в познании и деятельности, ощущение его неразложимости, неподвижности. Тождественное себе“я”не может иметь субъек-тно-объектную структуру, не может заключать в себе никакого противоречия по определению. Поэтому обнаружение в себе любого“иного” рассматривается не просто как чужое, но как чуждое. Если с позиций фундаменталистской модели самосознания как самопознания разум может просто очистить свое“я” от всех “двойников”, “призраков”, то самосознание как переживание более реалистично, но и более изобретательно. Двойники не изгоняются, им говорят: “Тень, знай свое место! ” С этой позиции “ я”, действующее в мире, является носителем функционального бытия, оно выполняет определенные роли. Истинное же бытие“я” остается в неприкосновенности, подлинное “я”выступает в роли арбитра, оценивающего и сопоставляющего эти роли. Нет двойников, есть лишь похожие на меня маски. То враждебное и одновременно мое, которое я в себе обнаруживаю, оказывается просто одной из ролей, находящихся у меня в абсолютном подчинении.

В поисках зеркала, способного “рассказать свою правду” человеку о самом себе, он обращается к продуктам своего труда — к вещам. Вещь — объект познания, вещь — игрушка, вещь — символ, вещь — бытовой предмет, вещь — предмет поклонения. Все эти формы бытия вещи —продукт человеческой деятельности, но ни в одной из них человек не может полностью обрести себя, увидеть свое подлинное“я”. Попытка использовать вещь в качестве “зеркала”, посредника, помогающего пробиться к своему изначальному, неизменному “я”, ведет к возникновению особого вещного самосознания. В вещном самосознании путь человека к себе как процесс распредмечивания предельно упрощен. По существу, понятие“распредмечивание” подменяется понятием “обладание”. Отражаясь в созданных вещах, наше “я”возвращается к нам, когда мы получаем эти вещи в свое полное рарпоряжение. Вспомним концепцию“властвования собой”, характерную для гносеологической модели самосознания. В данном случае меняется лишь одно: непосредственное владение своей сущностью заменяется на владение собой с помощью посредников. Таким посредником оказывается мир вещей, окружающий мир. Но ведь внешний мир не должен присутствовать в результатах так понимаемой деятельности самосознания, он должен остаться“за скобками”. Деятельность самосознания, ищущая отпечаток неизменного “я”, оказывается во всеоружии, только твердо стоя на позиции непосредственности его обнаружения; она оказывается совершенно беспомощной, обращаясь к посредникам, поскольку не имеет средств отделить“я” от мира вещей, субъект от объекта. Единственный способ стать “хозяином самого себя” —получить в полное распоряжение вещи, в которых запечатлена человеческая сущность.

Вещное самосознание стремится сохранить “я”, отгородить себя от мира —и в то же время прочно привязывает себя к этому миру с помощью идеи обладания. Отсюда постоянные колебания вещного самосознания между потребностью обособить свое“я”от мира с помощью вещей и соблазном прекратить сопротивляться вещному миру, стать его равноправной частью. Таково“рыночное” самосознание, превращающее в товар черты характера, привычки, само чувство тождества с самим собой. Идея обладания собственной сущностью непосредственно или с помощью чужого сознания, с помощью социальных функций— ролей, вещей — заводит самосознание в тупик.

Так, может, зеркало, в котором человек обретает наконец самого себя, следует передать времени, эпохе? Еще один способ самосознания, предполагающий оценку с точки зрения некоего идеального образца, признанного в обществе эталона научности, — так называемое эталонное самосознание. Эталонное самосознание не несет знания индивиду о нем самом, не указывает путей к оцениванию себя. Эталон выступает лишь в качестве основы социальной самооценки. Эталонное самосознание как бы“призывает” по данному образцу творить себя, но не предлагает соответствующих средств. Эталонное самосознание лишь корректирует и дополняет уже рассмотренные способы самосознания: оно заставляет в процессе самонаблюдения искать в себе именно те черты, которые несет образец, а все“инаковое”оценивать с отрицательным знаком; оно одобряет и тем самым закрепляет определенные способы ролевого поведения, роль срастается с эталоном. Именно в этой точке и происходит срастание маски с лицом, разыгрывание определенной социальной роли становится объективацией социального эталона. В рамках эталонного сознания самосознание как конструирование, творчество себя превращается в мифотворчество. Мы начинаем подгонять себя под образец, порой принимая за путь к идеалу простое соглашательство, и чисто внешнее подражание своему герою, и просто“нас возвышающий обман” —субъективную уверенность в непрерывном внутреннем совершенствовании. Социальный эталон не несет в себе механизма корректирования, сопоставления желаемого и действительного, каким был наделен портрет Дориана Грея, не дававший возможности прообразу стать на путь самообмана. Эталонное сознание допускает развитие личности лишь в ограниченных рамках движения к социальному эталону. Эталонному сознанию чужд подлинный историзм. При резком изменении общественно-исторических условий ломаются привычные способы осознания личностью себя, предполагающие чувство причастности к определенному социальному целому. Успех деятельности самосознания не зависит от того, в чьих руках находится “зеркало”. В процессе самосознающей деятельности мы не можем избежать “ мирского ” влияния на наше столь глубоко запрятанное от мира “я”. То окружающий мир оказывается втянутым в наше субъективное бытие, его законы оказываются нашими законами, то наше“я”погружается в мир. Поэтому мы должны изменить в своей самосознающей деятельности само направление поиска: мы должны найти не отгороженное, обособленное от мира монолитное“я”; мы должны понять, что не можем остаться наедине с собой, что мы сами — вопрос, обращенный к миру. Заключение

Познание одна из важных философских проблем. Но и не только, каждый, из нас приходя в эту жизнь и развиваясь, по мере сил отвечает для себя на извечные вопросы, в частности и на этот. Готовя реферат, я отметил своеобразную связь диалектики и проблем познания. Проблемы познания начинают разрабатываться уже в античной философии. Сократ в беседах пытался найти и познать истину. Автор первой концепции истины Аристотель(соответствие знаний истине). Правда, надо отметить, что далее диалектика более занимается проблемами противоположностей, а проблемы познания выделяются в собственный круг вопросов. Любопытно как развивались эти вопросы с античной философии по наше время; через попытки нащупать что-то незыблемое и вопрос чувственное или рациональное, преодолевая все это и выходя на понимание, что не объяснить, а понять; что нету закрытых вопросов, что не единства и универсальности понимания. Есть много вопросов и мало ответов. И есть уверенность, что и нынешнее понимание НЕ последнее….

    Список использованной литературы
    Возможности и границы познания. М. , 1995.
    Гадамер Х. -Г. Истина и метод. М. , 1988.
    Заблуждающийся разум? М. , 1990.
    Загадка человеческого понимания. М. , 1991.
    Коршунов A. M. Познание и деятельность. М. , 1983.