Парадигма транзитологии - (реферат)

Дата добавления: март 2006г.

Парадигма транзитологии (Плюсы и минусы объяснительной концепции переходного периода) Политические процессы издавна привлекали внимание ученых - политологов, социологов, экономистов, историков и правоведов. Объяснение и интерпретация таких понятий, как "политическое развитие" и "политический процесс", "стабильность" и "устойчивость" и др. , составляет сущность серьезных теоретических разногласий между научными школами. Мощный импульс исследованиям в области политической динамики дала теоретическая разработка ряда концепций (модернизация, "зависимое развитие", мирсистемный анализ, "новый институционализм") [1-3]. Сосредоточу внимание на одном, весьма значимом и довольно популярном в научных кругах направлении - политической транзитологии, изучающей переходы от авторитарных к демократическим режимам. При этом необходимо отметить, что собственно прикладной аспект данной теоретической модели должен рассматриваться прежде всего как методологическое основание политического анализа, а не законченное обоснование некоей доктрины. На мой взгляд, говорить о транзитологии как целостной и системной научно-исследовательской отрасли или даже отдельной дисциплине не вполне правомерно. Различные позиции многих (в основном западных) транзитологов объединяет лишь своеобразная "крыша" - модель "демократического транзита" или, точнее, "поставторитарного перехода". В целом же наблюдается довольно серьезное расхождение во взглядах на функционирование этой модели и составляющих ее элементов. В связи с серьезными политическими трудностями, явно обозначившимися в жизни поставторитарных политических режимов, наметились ощутимые сдвиги в оценке ситуации "неопределенности" перехода. Это во многом подтолкнуло методологические споры вокруг теории С. Хантингтона о "третьей волне демократизации": закончилась ли она и следует ли ожидать авторитарного "отлива" (если принимать модель "волнового" развития мирового демократического процесса), продолжается ли сегодня и на каком этапе, каковы вообще критерии так называемой демократизации, универсальны ли они или уникальны для каждой конкретной страны и т. д. [4-6]. Кроме того, важно отметить, что стремление определить общий вектор движения политического процесса в мировом масштабе как однозначный переход к демократическим формам осуществления власти еще не означает принадлежность того или иного политического мыслителя современности к "транзитологам". Это еще больше осложняет понимание сути концептуальных положений транзитологии. Стоит подчеркнуть, что сама западная "транзитология" имеет как бы два измерения: первое, которое изучает "переходный период" сам по себе и связано с понятием tranzition, и второе, которое рассматривает модель переходного периода, т. е. трансформацию политического режима - transformation. Но такое различение не свойственно российским исследователям политических процессов поставторитарного развития. Так В. Гельман, довольно основательно разрабатывающий модели зарубежных исследователей на "российском поле", полагает уместным употреблять понятия tranzition и transformation как синонимы [7]. При таком использовании терминов вполне естественно понимание транзитологии как "отрасли политической науки, посвященной изучению трансформаций". Получается, что предмет данной отрасли -многообразные политические процессы, приводящие к качественным изменениям политического режима, объектами же изучения становятся политические акторы, институты, правовые механизмы и нормы, регулирующие отношения между ними, и др. Другой российский политолог, А. Мельвиль, предлагает различать структурные и процедурные аспекты демократического транзита. И на российском опыте автор показывает специфические черты общественной трансформации, которые являются также "элементами современной демократической волны" [8]. Таким образом, очевидно, что главным в подходах исследователей-транзитологов остается обращение к схеме "демократического перехода". И даже несмотря на весьма неоднозначные результаты поставторитарного развития Восточной Европы и бывшего СССР, схема теоретической модели (авторитарный режим-переход-демократический режим) остается как бы постоянной. Телеологическая заданность такой парадигмы определяется однозначно позитивной ценностью демократии, преимуществами ее перед другими формами политических режимов. Эта ценность рассматривается как абсолютная и вневременная, универсальная для всех стран и континентов. Таким образом, демократия становится своеобразным мерилом цивилизованности и прогрессивности социально-политического строя, основой общественных отношений и их регулятором. Повышается и значимость парадигмы транзитологии для современных социальных наук, политической практики и ее идеологического обеспечения. Рассмотрение политического процесса в русле методологии, использующей в качестве одной из базовых категорий понятие "демократия", подчеркивает как бы современность и актуальность именно такого ракурса исследования политических процессов. Объяснение кроется, на мой взгляд, в общей логике исторической ситуации, в которой появились и стали развиваться данные подходы. Крах авторитарных режимов в Восточной Европе и бывшем СССР удачно вписывался в общий вектор политического процесса второй половины XX века. Реальностью конца периода "холодной" войны стало общее ожидание торжества демократии как закономерного итога победы более "прогрессивного" социального строя над "менее прогрессивным". Условно говоря, ситуация достаточно быстрых и весьма ощутимых для всего мирового сообщества изменений требовала адекватного объяснения причин этих явлений. Но, как происходит почти всегда с научной картиной тех или иных событий, таким объяснением стала весьма удобная в идеологическом плане доктрина "глобального демократического перехода", пришедшая на смену манихейской трактовке противостояния "мировой системы капитализма" и "мировой социалистической системы" (сил "мирового добра" и "злого начала" в символическом понимании). То есть произошло видимое упрощение очевидных изменений до абстрактной, но удобной для рядового обывателя схемы. Однако слабые места этой схемы, ее неспособность охватить все многообразие поставторитарного развития и методологическое родство с концепцией научного коммунизма, на мой взгляд, подводят ее к ряду универсалистских конструкций скорее не научного, а популярно-объяснительного свойства. И в подтверждение этому можно проследить те аспекты транзитологии, которые наиболее четко отображают методологические затруднения. Возникающие сложности с операционализацией понятия "демократия" многие политологи пытаются снять путем использования различных сложносмысловых категорий, например "демократура", "псевдодемократия", "делегативная демократия" и др. , в отношении политических режимов, не соответствующих по своим основным институциональным и функциональным параметрам так называемым либеральным демократическим системам1. Иначе говоря, взору исследователей, работающих в русле транзитологической парадигмы, предстает не объект исследования (скажем, система институтов или функционирование элиты какой-либо страны) сам по себе, а обязательно в сравнении с аналогичными феноменами (даже хотя бы по внешним типологическим моментам) существующих демократических систем. Таким образом фиксируется наличие определенного "извращения" или отклонения от западных "рамок" либеральной демократии, констатируется состояние несоответствия2. Собственно "переходность" как неопределенная типологическая характеристика чаще всего фигурирует именно в таких случаях и в этой связи намечаются необходимые и возможные перемены для возвращения на исходный путь предполагаемого транзита к либеральной демократии3. Особая роль в процессе перехода уделяется различного рода факторам социальной инженерии, таким, как конструирование политических институтов, рецепция принципов правовых систем развитых демократических государств, формирование нового типа культуры на базе иного набора ценностей и приоритетов, переосмысление истории и традиций народа и т. д. Эти и многие другие факторы призваны как бы конструировать наиболее оптимальные условия для функционирования демократии и формирования среды, в которой происходит адаптация структурных и институциональных нововведений. Зачастую именно вокруг роли тех или иных политических институтов происходят споры между политологами. Например, довольно серьезная дискуссия вокруг проблемы влияния конституционного устройства государства на формирование (укрепление) демократии развернулась между такими учеными, как X. Линц, А. Степан и А. Лейпхарт [13-16], с одной стороны, и Д. Горовиц, М. Шугарт и Дж. Кэри -с другой [17, 18]. Обсуждение преимуществ и недостатков президентской, парламентской и смешанной моделей разделения властей, на мой взгляд, помимо чисто теоретического рассуждения и осмысления возможностей разных конфигураций государственного устройства имело и достаточно выраженный практический аспект. А именно сознательно или невольно, но основные участники данной дискуссии весьма серьезно стимулировали далеко не только научные баталии на конституционных пространствах поставторитарных государств. Это происходило и в форме полного заимствования научной аргументации в практике выстраивания национальных моделей власти, и в весьма действенных практиках консультирования лидеров тех или иных политических движений, ориентирующихся на зарубежную помощь и пытающихся своим внимательным отношением к наработкам западных политологов легитимировать свои притязания на власть. Однако несмотря на неоднозначную оценку эффективности тех или иных форм представителями различных точек зрения, дискуссия серьезно продвинула многие вопросы, связанные с анализом функционирования однотипных моделей разделения властей и различных государствах. Во многом удалось выделить сам принцип реализации той или иной модели в качестве критерия типологизации политического режима. Удалось также обобщить огромный опыт развития государств с различными историческим опытом и культурными традициями, но использующими сходные институциональные формы государственного устройства. Другое дело - возникновение проблемы адекватного определения "отклоняющихся" от демократии форм. Здесь стали очевидными ограниченные возможности чисто компаративного подхода в объяснении складывающихся институциональных рамок политических систем. Требовалось рассмотреть исторические особенности восприятия правовых и политических инноваций, отношение населения к модер-низационным импульсам властных элит, степень сохранения и воспроизводства социокультурного багажа, традиций, ретрансляции устойчивых символов массового сознания. Серьезному анализу в рамках институционального подхода подверглись и проблемы адекватности условиям стран избирательной системы и электорального законодательства принципов представительства и национально-территориального устройства. Внимание исследователей привлекает прежде всего формирование основ демократического государственного устройства на базе конституции. При этом конституция рассматривается как достаточно серьезная база институциональных изменений политического режима. Это в определенной мере упрощает значимость основного закона страны и сводит его лишь к конструктивистской схеме, закрепляющей основные правила игры в понимании инициаторов принятия именно такой версии. Конституция становится не основой национального согласия и базисной системой выстраивания согласительных процедур политических элит государства, а лишь определенной условной (связываемой с персонифицированным выражением власти в данный конкретный исторический момент, т. е. лидером) установкой существования сложившихся взаимодействий и практик управления. Именно этим в большей степени определяется непрочность и ущербность возникающей конституционной системы. Кроме того, ошибки и просчеты власти начинают восприниматься как прямо вытекающие из самой конституционной схемы, вскрывающие ее неэффективность и обосновывающие необходимость изменений. Зачастую предлагаемые оппозицией варианты таких изменений ориентированы либо на создание некоей оптимальной и жестко детерминированной насущными условиями модели, либо на возведение наиболее удобных для оппозиции возможностей властного статуса. То есть вопрос о конституции как схеме, выстроенной по "технологическим чертежам", преследующим прежде всего цели определения полномочий и ответственности властей, заслоняет символическое и даже "сакральное" начало основного закона страны. А это начало несет в себе очень важную идеологическую функцию - определение целей и приоритетов развития общества на основе четкого представления национальных интересов и их отражения в массовом сознании населения. Именно в этом основа стабильности конституции и в то же время база для ее дальнейшего совершенствования. Причем развитие конституционной доктрины должно быть делом, конечно, национальной политической элиты, четко осознающей историческую ответственность в актуализации традиций страны и соизмерения их с инновациями в политической системе. Использование модных политологических категорий и концептов в модернизаторских импульсах не должно заслонять анализа собственно исторически сложившихся форм социальной самоорганизации и управления. Для транзитологов анализ институциональных и социокультурных аспектов переходных политических режимов во многом предопределен также тем обстоятельством, что предполагается рассмотрение динамики политических процессов, выявление их характера и направленности. В данном случае уместно отметить существенную специфику политических изменений вообще. Эта специфика предполагает невозможность дать точный, конкретный слепок ситуации, в которой находится политический режим, политическая система - "политику нельзя сфотографировать". Но вполне возможно выделить и наметить основные и наиболее проявляющиеся параметры изменений, т. е. те индикаторы, которые послужат отправными точками аналитических обобщений и выводов, зададут необходимый критериальный аппарат исследования, позволят составить более детальное описание возможных альтернатив развития. Само по себе исследование политического процесса в рамках транзитологической парадигмы, на мой взгляд, вполне правомерно и имеет массу реальных позитивных возможностей. Во-первых, можно представить ход политической жизни как постоянно изменяющееся социальное бытие идей, общественных групп, институтов, практик, не фиксируемое в категориях статики, ибо сам политический процесс - динамичное явление с множеством возможностей и направлений. Во-вторых, транзитологический подход сосредоточен на выделении и анализе факторов политических изменений. Здесь, конечно, можно принимать или отвергать намечаемые многими исследователями параметры, но не вызывает сомнений сам подход, в данном случае институ-ционализм и структурный функционализм в их новых интерпретациях (А. Этциони, Д. Норт и др. ). В-третьих, именно транзитологическая парадигма исследования политических процессов становится основой рассмотрения нестабильных, неустойчивых, но в то же время остающихся сложноорганизованными систем в их наиболее трудный период развития - поиска оптимальной формы самоорганизации на основе переосмысления мирового опыта и актуализации своего историко-культурного потенциала. Таким образом, временные, темпоральные характеристики при исследовании многих важных аспектов политического процесса приобретают характер исторически определенного и привязанного к соответствующей социально-экономической среде духовно-культурного континуума. И, наконец, в-четвертых, транзитология стала серьезным научным направлением, которое увязывает глобальные мировые, долгосрочные тенденции развития (экономического, социально-политического, информационного плана) и локальные процессы. При этом появилась возможность не только рассмотрения общего процесса демократизации и его влияния на ситуацию в государствах "недемократических" или "переходных", но и определения факторов проявления тенденций к глобализации экономических отношений на данном уровне, усиления информационного воздействия ведущих держав мира как обладающих более мощным потенциалом средств массовых коммуникаций и т. д. Попытки связать теоретическое осмысление происходящего в мире политического процесса с неким идеологическим обеспечением конкретных действий политиков неизбежно сталкиваются с проблемой корректности научного мышления вообще. Тран-зитологии в этом смысле и повезло, и не повезло одновременно. В качестве быстрой и достаточно активной формы освоения социально-политической действительности государств она стала общеупотребительной даже в российской политологии (например, понятие "переходность"). Но в то же время очевидны ограниченность и упрощенность этого понятия в плане фиксации лишь нестабильного и сложного процесса, требующего особого инструментария для анализа. Здесь гораздо опаснее возвращение в общественные науки новой "истинной" системы знаний в виде определенной идеологической заданности, нежели наличие многих противоречий и заблуждений в методологических приемах транзитологии. Видимо, настало время дать законченный вид картины политического развития многих стран мира. В конечном итоге политическая наука, как и другие научные дисциплины, должна представить по возможности непротиворечивые и логичные объяснения, которые являются не истиной по определению, а лишь некоторыми попытками выстроить продуктивные модели. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Пребиш Р. Периферийный капитализм: есть ли ему альтернатива? М. , 1992. 2. Окунет Л. С. Политическая мысль современной Бразилии: теории развития, модернизации, демократии // Феномен пост-авторитарного развития: опыт Бразилии и его значение для России. М. , 1994. 3. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М. ,1999. 4. Huntington S. The Third Wave Democratization in the Late Twentieth Century. Norman, 1991. 5. Диимонд Л. Прошла ли "третья волна" демократизации? // Полис. 1999. № 1. С. 11—25. 6. Роуэн Г. Подводные течения "третьей волны" // http: //www. russ. ru/joumal/predely/ /97-11-24/rowen. htm. 7. Гельман В. Я. Трансформация в России: политический режим и демократическая оппозиция. М. , 1999. С. 16. 8. Мельниль А. Ю. Демократические транэиты (теоретико-методологические и прикладные аспекты). М. , 1999. С. 98. 9. Гельман В. Я. Региональные режимы: завершение трансформации // Свободная мысль. 1996. №9. С. 13-22. 10. Цыганков А. П. Между либеральной демократией и сползанием в авторитаризм: предварительные итоги политического развития России // Социально-политический журнал. 1997. №1. С. 15-37 11. Клямкин И. , Шевцова Л. Эта всесильная бессильная власть // НГ-сценарии. 1998. 6 июля. 12. Проблемы политического развития современной России в условиях "неконсолидированной демократии" //Материалы научной конференции. М. , 1999. 13. Линц X. Опасности президентства // Пределы власти. 1994. № 2, 3. С. 3-24. 14. ЛинцХ. Достоинства парламентаризма//Пределы власти. 1994. №2, 3. С. 41-51.