Маркс в философии права - (реферат)

Дата добавления: март 2006г.

    Маркс в философии права
    1. Концепция "пролетарского права"

Концепцию нового, революционного, пролетарского права как средства осуществления диктатуры пролетариата активно развивал и внедрял в практику советской юстиции Д. Л. Курский.

Право в условиях диктатуры пролетариата - это, согласно Курскому, выражение интересов пролетариата. "Диктатура пролетариата, - подчеркивал он в 1918 г. , - может признавать только интересы своего класса в целом; подлинный представитель такой диктатуры - весь класс в целом, т. е. рабочие и беднейшие крестьяне, организованные в коммунистическую партию и Советы; отдельное лицо, тем паче должностное лицо, - всегда исполнитель, даже когда является наиболее ответственным организатором").

Еще жестче классовый характер уголовных норм проявлялся в вопросах преступления и наказания. Подчеркиваемая Курским замена (практически лишь частичная) при переходе к нэпу внесудебных репрессий репрессиями судебными фактически во многом компенсировалась предоставлением пролетарскому классово-партийному суду широкой свободы усмотрений, отсутствием юридически определенных составов преступлений и соответствующих наказаний, упрощенным судопроизводством, уголовной ответственностью по аналогии и т. д.

Не только "уголовные нормы", но и в целом все нормотворчество диктатуры пролетариата (или т. н. "пролетарское право") были направлены на классово-коммунистическое толкование, использование, а затем и полное вытеснение временно допущенных при нэпе буржуазных норм и институтов. 2. Право как классовый порядок

Концепция "пролетарского права" как "права не в подлинном его смысле" сконструирована по аналогии с марксистско-ленинскими положениями о пролетарском государстве и диктатуре пролетариата как государстве не в подлинном смысле слова, "полугосударстве", отмирающем государстве и т. д...

Для классового подхода к праву со стороны Стучки и Козловского весьма характерно и то, что в подготовленном ими варианте проекта Декрета о суде № 1 в принципе отвергалось все прежнее право и подчеркивалось, что вновь учреждаемые рабочие и крестьянские революционные суды должны руководствоваться "в своих решениях и приговорах не писаными законами свергнутых правительств, а декретами Совнаркома, революционной совестью и революционным правосознанием". В условиях пролетарской революции суд, согласно Стучке, "становится творческой силой в создании нового правопорядка". Правотворческая сила революционного суда при этом видится Стучке в классовом насилии.

Классовое насилие, пропущенное через фильтр "революционной совести и революционного правосознания", выступает здесь

непосредственно как классовое, революционное правотворчество. Акцент в таком правопониманий с права переносится на деятельность различных учреждений диктатуры пролетариата: то, что они установят и решат, это и есть новое (революционное, пролетарское) право, новый правопорядок.

Выдвижение марксистскими авторами (Курским, Стучкой, Козловским и др. ) в условиях реальной пролетарской революции, диктатуры пролетариата и строительства социализма концепции "пролетарского права" по существу означало отход от прогностического положения Маркса, а затем и Ленина о буржуазном "равном праве" после пролетарской революции и отказ от тех представлений о праве (право как равный масштаб, как формальное равенство и т. д. ), с позиций которых только и можно в рамках коммунистической доктрины отвергать право как таковое и прогнозировать его преодоление в глобальном масштабе. По логике "классового права", система (порядок, форма и т. д. ) общественных отношений может означать (а фактически так и получилось) лишь систему классового насилия.

Право вообще и советское, пролетарское право в особенности предстают здесь лишь как система и метод классовых репрессий.

Неправовой характер "нового права" отчетливо проявляется везде там, где сторонники классовой теории права "примеряют" к пролетарскому праву такие специфические свойства и характеристики права, как формальное равенство, эквивалентность, взаимо связь субъективных прав и юридических обязанностей, равенства перед законом и т. д.

    3. Право как меновое отношение

Логически и фактически не стыкуются и не согласуются между собой также и различные марксистские положения о самом праве (например, характеристики права то как формы экономических отношений, то как воли класса, то как общегосударственной воли, то как средства принуждения, то как продукта общества, то как продукта государства и т. д. ) или о государстве (например, толкование государства то как организации публичной власти всего общества, то как диктатуры класса и комитета классового господства, то как института, связанного объективно-экономически обусловленными правовыми формами, нормами и отношениями, то как не связанного никаким правом и никакими законами аппарата классового подавления, то как порождаемого экономическими отношениями общества вторичного, "надстроечного" явления, то как исходного и решающего "внеэкономического фактора", посредством прямого политического насилия подчиняющего себе общество, изменяющего сущность и характер общественных отношений, определяющего "базис" общества и т. д. ). Причем вся эта разнородность суждений об одном и том же объекте усугубляется и доводится до полной неопределенности в силу того, что в одних случаях марксистской трактовки соответствующий объект (в нашем случае право, государство) берется то как реальное явление и факт действительности (как объективно необходимая, фактически наличная действительная форма отношений), то лишь как некий идеологический, т. е. , согласно марксизму, ложный, иллюзорный, нереальный недействительный феномен.

Право - продукт меновых отношений, а не порождение государства и законодательства, хотя и нуждается в них. В целом о потребностях практической реализации уже наличного (формируемого в меновых отношениях) права Пашуканис пишет так: "Наилучшим образом эти потребности обслуживаются государственной властью, хотя нередко правовое общение обходится и без содействия последней, на основе обычного права, добровольных третейских судов, самоуправства и т. д. " Сходные представления о праве развивал и ученик Бухарина Подволоцкий, определявший право следующим образом: "Право представляет собой систему принудительных социальных норм, отражающих экономические и другие общественные отношения данного общества, норм, вводимых и охраняемых государственной властью господствующего класса для санкционирования, регулирования и закрепления этих отношений и, следовательно, закрепления господства данного класса''.

    4. Право как идеологическая форма классовых отношений

В 20-е годы проблемам марксистского правопонимания и построения марксистской теории права был посвящен также ряд публикаций И. Разумовского. Отрицание частной собственности и права, а вместе с ними и "эгоистического" (т. е. экономически и юридически свободного) индивида имеет для всего марксизма фундаментальное значение, предопределяя остальные выводы этой социальной доктрины. И поскольку право подразумевает и свободу индивида, и его право на собственность, то можно сказать, что анализ марксистского отношения к праву это характеристика сути, а не второстепенных аспектов марксизма. В целом историческое развитие правовых понятий, в той или иной степени совпадающее с логическим развертыванием правовой формы, в трактовке Разумовского выглядит так: "начиная от простейшего правового отношения, владения участком общественной собственности - этого наиболее раннего зародыша частной собственности, и кончая современной капиталистической частной собственностью, а затем распределением "по работе" на первой фазе коммунизма". Как идеологическое опосредование (идеологическая форма) классовых материальных (экономических) отношений право, по Разумовскому, - это форма общественного сознания. Он дает следующее общее определение права как идеологического способа и порядка опосредования материальных отношений в классовом обществе: "Порядок общественных отношений, в конечном счете отношений между классами, поскольку он отображается в общественном сознании, исторически неизбежно абстрагируется, отдифференцировывается для этого сознания от своих материальных условий и, объективируясь для него, получает дальнейшее сложное идеологическое развитие в системах "норм.

В целом трактовка Разумовским права как идеологического явления в условиях послереволюционной ситуации и диктатуры пролетариата была ориентирована на нэповский вариант пролетарского использования буржуазного права. Но тут прежде всего следует отметить, что советский государственный сектор при мно гоукладном нэпе был не "госкапитализмом" , а социализированным сектором, т. е. этот главный и определяющий уклад был фактором не правообразования, а как раз отрицания права. И допущенное при нэпе буржуазное право фактически действовало лишь вне рамок государственного сектора, в сфере несоциализированных или частично и временно десоциализированных укладов.

    5. Психологическая концепция классового права

Представления о классовом праве, включая и классовое пролетарское право, с позиций психологической теории права развивал М. А. Рейснер. Марксистские представления о классовости права Рейснер толковал в том смысле, что каждый общественный класс - не только класс господствующий, но и угнетенные классы - в соответствии с положением данного класса в обществе и его психикой творит свое реально существующее и действующее интуитивное классовое права Уже при капитализме, по Рейснеру, имеется не только буржуазное право, но также пролетарское право и крестьянское право. Так что не "все право" запятнано "эксплуататорской целью". Возражая против отождествления всего права с эксплуататорским правом, Рейснер уже до революции проводил ту мысль, что у революционных масс есть свое классовое интуитивное право, которое должно лечь в основу их будущего господства.

Такое правопонимание, согласно Рейснеру, подтвердилось после пролетарской революции, особенно выразительно - в Декрете о суде № 1, которым деятельность новой юстиции в условиях отсутствия надлежащего официального (позитивного) права была ориентирована на "революционное правосознание" победившего пролетариата.

Классовость права в толковании Рейснера подразумевает наличие правового элемента в межклассовой борьбе, существование особого субъективного классового права и, наконец, своеобразный компромисс этих субъективных классовых прав, "который в той или иной форме завершает картину правовой оболочки межклассовой борьбы". В результате классовой борьбы одно из субъективных прав ложится в основу некоторого общего правопорядка, в котором классовое право господствующего класса занимает доминирующее положение.

Когда Рейснер принудительный для всех труд выдает за "равенство" как меру пролетарского (социалистического) "права его "справедливости", то он не замечает того принципиального обстоятельства, что подобное "равенство" не является и не может быть правовым именно потому, что оно по существу носит не позитивный, а негативный характер: т. н. "равенство" в принудительном труде -это лишь видимость "равенства" несвободных, а по существу - как раз радикальное отрицание свободного индивида, отрицание индивидуальных прав и свобод и вместе с тем права вообще.

    6. Диктатура пролетариата как "правовое государство"

Общее определение права Малицкого находилось под заметным влиянием позиции Стучки, но с большим выделением нормативного аспекта. "Право, - писал он, есть порядок общественных отношений, устанавливаемый господствующим классом в своих классовых интересах и охраняемый организованною силой этого класса. Право как порядок, или иначе правопорядок, выражается в определенных правилах поведения, защищаемых организованною силою господствующего класса: в правовых нормах. Совокупность правовых норм называется положительным правом, т. е. правом, которое установлено господствующим классом, предписано этим классом". В соответствии с логикой изображенного Малицким советского "правового государства" получается, что гражданину даны (дарованы) права лишь для того, чтобы он выполнял предписанные ему . обязанности по отношению к государству, коллективу и т. д. "Поэтому, - поясняет он, - в Советской Республике права как гражданские, так и публичные должны рассматриваться как средства для осуществления гражданином его официальных функций, его общественных обязанностей. Это значит, что право, принадлежащее личности, есть не столько свобода личности, сколько ее общественная обязанность. Право как обязанность вот коренное отличие взгляда социализма на субъективные права личности от воззрения на них буржуазной доктрины Запада. А раз гражданин получает свои права, т. е. границы своей свободы, из рук государства то буржуазный принцип: "Все, что не запрещено законом, считается дозволенным" в советском строе должен уступить место обратному положению: "Дозволено лишь то, что по законам разрешено", так как носителем и источником права является не личность, но государство".

    7. Советский легизм как официальное правопонимание

Именно Пашуканис и Доценко в 1936 г. выдвинули концепцию советского права как права социалистического. Замалчивая данное принципиальное обстоятельство, авторы передовицы, а затем и участники Совещания 1938 г. во главе с Вышинским стали выдавать признание и защиту понятия "советское социалистическое право" чуть ли не за свое открытие и с этих позиций обвинять "врагов народа" Пашуканиса, Доценко и др. в отрицании социалистического права. "Право - это есть воля класса, господствующего в данном обществе. Воля рабочего класса, направленная к построению социализма, есть воля социалистическая, и право, выражающее эту волю, есть право социалистическое".

Подобное классово-волевое определение права, использовавшееся в советской литературе и до Вышинского и особенно широко в последующие годы, оставляет проблему права в полной неопределенности, поскольку не ясно, что же собственно правового имеется в "воле класса" и чем т. н. классово-волевое "право" отличается от классового произвола, диктата, насилия.

С помощью "классово-волевого" подхода можно обосновать какое угодно "право" и оправдать любые массово-репрессивные меры, любые антиправовые меры, любые антиправовые акты тоталитаризма и тирании. И там, где нужно, это классово-волевое определение, толкование, оправдание" советского социалистического права"(и разоблачение буржуазного права) применялось как Вышинским, так и другими авторами.

Характеристики подхода Вышинского и его последователей как "нормативного", "нормативистского" и т. п. нельзя признать адекватными независимо от целей их использования. Дело прежде всего в том, что "правило поведения" ("норма") как политико-властное установление и регулятор в определении Вышинского - это нечто совершенно иное, нежели норма социальной солидарности в социальном нормативизме Л. Дюги или норма долженствования в нормативизме Г. Кельзена. Разумеется, подход Вышинского к норме, к праву как совокупности правил поведения (или "норм"), к государству, к соотношению государства и права, к их функциям, назначению и т. д. абсолютно исключал нормативизм в духе Дюги или Кельзена. Для него "правовые нормы" - любые субъективные и произвольные творения политической власти, ее приказы и установления, так что у него речь, скорее, идет о потестаризме.

Декреты и другие акты диктатуры пролетариата - это и есть, по Вышинскому, новое "советское социалистическое право", которое приходит на смену буржуазному праву.

Вышинский при этом, конечно, замалчивает, что в соответствии с цитируемыми им положениями Маркса и Ленина о буржуазном праве при социализме никакого послебуржуазного (нового, пролетарского, социалистического и т. д. ) права не может быть.

Если отбросить демагогические ухищрения Вышинского, то суть его определения права состоит в том, что право - это приказы диктаторской власти.

    8. "Широкий" подход к праву в советской юридической науке.

Уже с середины 50-х годов, особенно после XX съезда КПСС, в обстановке определенного смягчения политического режима и идеологической ситуации в стране, некоторые юристы старшего поколения воспользовались появившейся возможностью отмежеваться от определения права 1938 г. , начали критику позиций Вышинского и предложили свое понимание и определение социалистического права. В противовес "узконормативному" определению права Вышинским и его последователями было предложено понимание права как единства правовой нормы и правоотношения (С. Ф. Кечекьян, А. А. Пионтковский) или как единства правовой нормы, правоотношения и правосознания (АЛ. Стальгевич, Я. Ф. Миколенко). При этом правоотношение (и связанное с ним субъективное право - в трактовках Кечекьяна и Пионтковского) и соответственно правоотношение и правосознание (согласно Стальгевичу и Миколенко) предстают как реализация и результат действия "правовой нормы", производные от нее формы и проявления права. Исходный и определяющий характер "правовой нормы", т. е. нормативность права в смысле определения 1938 г. и последующей "официальной" традиции, следовательно, продолжали признаваться, но эту нормативность предлагалось дополнить моментами ее осуществления в жизни.

Правоотношения, пояснял Кечекьян, являются результатом осуществления норм права, закрепляющих определенный порядок отношений. И складывающийся в обществе правопорядок нельзя понимать просто как совокупность действующих в данном обществе правовых норм. Правопорядок - это не просто нормы права, а нормы права в их осуществлении, вместе с конкретными правами, обязанностями, сетью правоотношений, соответствующих нормах права. "По нашему мнению, - писал Кечекьян, - в определении права как совокупности норм подразумевается, что речь идет о нормах, реализуемых в правоотношениях, что единство нормы права и правоотношений исключает необходимость отдельно говорить о каждом из этих явлений в определении права".

Согласно интерпретации Кечекьяна, нормы права - не самоцель, а средство закрепления определенного правопорядка. В этой связи он подчеркивал, что "правоотношение - результат действия норм права не в том смысле, что это какой-то побочный продукт действующих норм права, а в том смысле, что это тот результат, ради которого установлены нормы, права, тот результат, без которого нормы права лишены смысла".

В данной связи весьма примечательна оговорка Кечекьяна ко всей своей трактовке права и правопорядка, включая и положение о единстве правовой нормы и правоотношений: "Мы не касаемся здесь такого случая, когда законы сами легализируют произвол, оставляя широкий простор для беззакония (фашизм)"'. Ну а если речь идет о произволе, бесправии, антиправовом законодательстве при социализме? Априорное признание наличия "советского социалистического права" в такой неправовой ситуации по сути дела означает, что неправовой закон, неправовая норма, неправовое отношение выдаются за правовой закон, правовую норму и правовое отношение.

Острие критики этих новых, более "широких" трактовок права было направлено против "узконормативности" определения 1938 г. , но не против его "нормативности", а тем более (и это самое главное) - не против подмены во всем официальном "правопонимании" права и правовой нормативности - неправовым законодательством и неправовой нормативностью.

В контексте понимания права как единства правовой нормы и правоотношения, трактовки правоотношения как нормы права в действии и т. д. Пионтковский большое внимание уделял проблеме субъективного права, которая в духе определения 1938 г. игнорировалась сторонниками официального правопонимания. Критикуя определение Вышинского, он призывал "отказаться от догматизации указанного узкого понимания права и поставить вопрос о том, что наше понятие о праве должно охватывать не только объективное право, но и право в субъективном смысле, не только нормы права, но и права граждан и других субъектов правоотношений и соответствующие им правовые обязанности".

Действие закона, реализация его требований, соблюдение законности и т. д. , конечно, сами по себе очень важные аспекты характеристики права и правового закона. Но в ситуацию отсутствия права т. н. "широкий" подход к праву по существу вы давал за "социалистическое право" неправовое законодательство поддерживая и подкрепляя тем самым иллюзию о наличии "советского социалистического права" как "нового типа права не только по своему классовому содержанию, но и по своей правовой форме''.

Под "нормой права" Миколенко имеет в виду положение государственного нормативного акта (норму законодательства), а под правоотношением и правосознанием - формы осуществления этой "правовой нормы". Даже "правосознание" выступает в трактовке Миколенко как "законосознание" (как законосоответствующее и законопослушное сознание). Так, по поводу беспокойства сторонни ков официального "правопонимания" о возможном противопоставлении правосознания "нормам права" в контексте "широкой" трактовки права Миколенко замечает: "Верно, что иногда нежелание соблюдать закон прикрывается ссылкой на революционное, социалистическое правосознание, что нередко этим маскируется незнание действующего законодательства. Но на каком основании эти не соответствующие нормам права взгляды следует относить к поня тию правосознания? И почему необходимо отказаться рассматривать правосознание как необходимый элемент права только потому, что кто-то свои противоречащие нормам права взгляды облыжно пытается выдавать за правосознание? ".

Согласно такой концепции, не только "право" подменяется "действующим законодательством", но и сами представления, мысли осознание права признаются лишь постольку, поскольку не выходят за рамки "закона", не расходятся с официально установленным и дозволенным. Парадокс состоит в том, что вопреки своим установкам и устремлениям "широкий" подход, фактически оперировавший неправовым законодательством, распространял его влияние в расширенном пространстве своего "правопонимания".

В целом полемика представителей "широкого" понимания права против сторонников "узконормативного" подхода носит непринципиальный характер, поскольку в фактически неправовой ситуации оба направления в одинаковой мере базировались на априорной предпосылке о наличии "советского социалистического права", которое по существу отождествлялось с советским законодательством. Под "нормой права" в обоих случаях имеется в виду норма законодательства, производными которой являются компоненты более "широкого" понимания права ("правоотношение" и "правосознание").

"Широкий" подход к праву был встречен критикой со стороны защитников официального ("узконормативного") "правопонимания". При этом стереотипными стали обвинения "широкого" подхода в ослаблении "нормативности" права, отступлении от принципа социалистической законности, игнорировании специфики права, перечеркивании "достижений" советской юридической науки на базе официального определения 1938 г. и т. д.