Даниил Заточник
Даниил Заточник
Карпов А. Ю.
Даниил
Заточник, писатель, автор «Слова», или «Моления Даниила Заточника», одного из
наиболее выдающихся памятников древнерусской литературы (XII или XIII вв.).
Какие-либо
биографические сведения о Данииле Заточнике отсутствуют. Мы не знаем ни когда
он жил, ни кем был. Разные исследователи видели в нем то княжеского холопа, то
«дворянина», то есть члена княжеского двора, впавшего в княжескую немилость, то
дружинника, ремесленника или даже профессионального скомороха. Его сочинение,
написанное в форме послания князю, дошло до нас во множестве списков, которые
распадаются на две отличные друг от друга разновидности, именуемые также
по-разному, — «Слово» и «Моление». Одни исследователи считают их двумя
редакциями одного и того же сочинения, другие — самостоятельными
произведениями, принадлежащими двум разным авторам. Третьи вообще не признают
существования реального Даниила, считая его чисто литературным персонажем.
В
большинстве списков послание адресовано князю Ярославу Владимировичу. В
последнем можно было бы видеть новгородского князя († 1205), сына Владимира
Мстиславича, княжившего в Новгороде с 1162 по 1199 г. Однако в самом
памятнике князь этот назван сыном «великого царя Владимира», что кажется не
слишком уместным для отца Ярослава Владимира Мстиславича (Матешича); кроме
того, содержащиеся в тексте реалии указывают скорее на Северо-Восточную Русь,
нежели на Новгородские земли. В литературе в качестве адресата послания Данила
Заточника называются также князь Ярослав Всеволодович, сын Всеволода Большое
Гнездо, или князь Юрий Владимирович Долгорукий, сын Владимира Мономаха —
действительно «великого царя Владимира». В пользу последней версии
свидетельствуют упоминание в тексте некоего князя Ростислава —
предположительно, старшего сына Юрия Долгорукого, а также указание на события 1139 г., связанные с борьбой
за Переяславль Южный между киевским князем Всеволодом Ольговичем (из династии
черниговских князей) и братом Долгорукого Андреем Владимировичем Добрым. Даниил
приводит слова, сказанные Андреем, которому Всеволод Ольгович предложил
обменять отчий Переяславль на Курск, но ссылается при этом почему-то на
Ростислава (который передавал ему слова дяди?): «Не лгал бо ми Ростислав князь:
лепше бы ми смерть, ниже Курское княжение».
Прозвище
Заточник указывает на то, что Даниил был заточен, то есть заключен в тюрьму —
очевидно, тем самым князем, к которому он и обращается в своем послании.
Позднее указывали на место заточения Даниила — Лаче-озеро (в нынешней
Архангельской области). Об этом сообщается в летописях XIV—XV вв. — несохранившейся
Троицкой (известной в выписках Н. М. Карамзина) и Симеоновской, где под 1378 г. говорится о некоем
попе, вышедшем из Орды, у которого нашли «злых зелий лютых мешок»: этого попа,
«много истязавше, послаша… на заточенье на Лаче озеро, идеже бе Данило
Заточеник» (Троицкая летопись. С. 417). Лаче-озеро упоминается и в самом тексте
«Слова» Даниила.
При
всем том, что о личности Даниила Заточника нам ничего не известно, его «Слово»
можно назвать самым личностным произведением во всей древнерусской литературе
домонгольского периода. Авторское начало выражено в нем с очень большой силой.
Автор постоянно говорит о себе, о своих проблемах и переживаниях. Это
представляет собой явление исключительное.
Как
известно, понятие авторства в средневековой литературе в корне противоположно
современному. Индивидуальное, личностное начало отодвинуто в ней на задний
план. Большинство произведений вообще анонимны. Даже в тех из них, где автор
называет себя, он обычно просит о снисхождении, как бы извиняясь за то, что ему
приходится выступать с поучениями на ту или иную тему, что он осмелился
прикоснуться к словесам, которыми написано Священное писание.
В
«Слове» Даниила нет и тени подобного самоуничижения. Автор похваляется своим
умом, постоянно акцентирует внимание на своей личности. Если и самоуничижается,
то лишь для того, чтобы вызвать к себе жалость князя, от которого ждет щедрот,
причем щедрот исключительно материальных. «Слово» предельно «материализовано».
И это тоже исключение в древнерусской литературе с ее возвышенностью и
духовностью, пренебрежением к миру материальных благ. Исследовавший памятник Д.
С. Лихачев обратил внимание на его стиль: он подчеркнуто «занижен», огрублен.
Даниил переиначивает даже цитаты из Священного писания, которым наполнено
«Слово», снижая их звучание, как бы относя их высокий смысл к своим
собственным, «низменным», нуждам и потребностям (ср.: «И покры мя нищета, аки
Чермное море фараона»; «Бежа от лица художества моего (т. е. бедности моей. —
А. К.), аки Агарь рабыни от Сарры, госпожа своея»; и т. д.).
При
этом «Слово» Даниила — одно из самых поэтичных произведений нашей литературы.
Оно словно соткано из поразительных по меткости сравнений, метафор, хлестких
народных поговорок и пословиц. Огромное количество примеров Даниил берет из
самой что ни на есть живой, овеществленной действительности. По числу
приводимых им примеров из русского быта Даниил не знает себе равных в
древнерусской литературе. Его «Слово» наполнено иронией, живой, порой с
элементами скоморошества, шутовства, ерниченья.
Явление
Даниила, «заточенного» не только в прямом, но и в переносном смысле этого слова
— самими обстоятельствами своей жизни, потерей своего места в общества, —
отражает новую ситуацию, складывающуюся в древней Руси периода феодальной
раздробленности, когда в имеющий многовековые традиции, но начинающий рушиться
мир сельской общины врывается новая сила в лице княжеской власти. Она выступает
новым гарантом пошатнувшейся социальной устойчивости и, единственная, может
дать хоть какую-то определенность для людей, выброшенных из привычного для себя
мира, потерявших, подобно Даниилу, себя. Обращаясь исключительно к князю и
связывая с его милостью все свои надежды, Даниил, несомненно, выражает интересы
этих новых социальных групп. Но, пожалуй, еще важнее другое. Даниил, с его
обостренным, во многом поломанным восприятием, с его вроде бы сугубо личными
несчастьями и бедами, сумел лучше, точнее, чем кто-либо (а по существу впервые
в древнерусской литературе), показать извечную боль народа, уловить его надежды
и чаяния. Он говорит лишь о себе, молит князя о милости лишь по отношению к
себе, но для читателя этот «заточник», этот несчастный и в прямом смысле
обездоленный человек стал отражением одной из граней его собственной судьбы,
как бы олицетворением той «сумы» и той «тюрьмы», от которых, как известно, не
убережешься. По словам отечественного исследователя И. А. Шляпкина, Даниил
удивительно точно показал то, что будет тяготить русского человека на
протяжении последующих веков: он говорит о жадности и корыстолюбии власть
имущих, о «несмысленных» богачах, хищных тиунах и злых рядовичах, о скупых
князьях, о «злообразных» женах. Даниил с мольбой обращается к князю, уповая
лишь на него, — пройдет время, и с похожими словами обратятся к государю
публицисты XV—XVI веков.
Наверное,
именно поэтому личность создателя «Слова» врезалась в народную память. Народ
воспринял «Слово» как поистине свое кровное произведение. Оно переписывалось,
дополнялось новыми сюжетами, причем каждый из переписчиков на редкость удачно
входил в образ, «попадал» в стиль произведения.
Издания:
Зарубин
Н. Н. Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам. Л.,
1932; Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4: XII век. СПб., 1997. С. 268—283
(подг. текста, перев. и коммент. Л. В. Соколовой); Златоструй. Древняя Русь.
X—XIII вв. / Сост. А. Г. Кузьмина, А. Ю. Карпова. М., 1990. С. 236—243.
Список литературы
Для
подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/
|